Анна Пушкарева - Я ждал тебя…

Женщина ушла осчастливленная. Антону вдруг так захотелось, чтобы она хотя бы подала ему руку, хотя бы немного поласкала его материнской лаской, потрепала бы его по щеке или волосам, пусть даже через решетку, поцеловала бы в лоб, – одним словом, подарила бы ему хоть немного тепла, которого у него никогда не было. Антон не помнил, чтобы к нему кто-нибудь когда-нибудь по-доброму прикасался, – разве что врач в детстве, когда осматривал его больную руку.

Антон был лишен не только общения, но и прикосновений, пусть даже бытовых, но таких важных в жизни каждого человека. «Если меня касаются, – значит, меня принимают». Антон не мог сказать о себе такое. Некому было просто пожать ему руку или ободряюще похлопать по плечу. Он ощущал себя в такой изоляции, что казалось, остальные люди отгорожены от него какой-то невидимой стеной, пробиться через которую не могли ни они, ни он.

Антон боялся первым нарушить этот барьер, не хотел навязываться людям. Порой его даже пугала эта сфера чувств и эмоций, и он говорил себе, что научился обходиться без нежностей. Поэтому то, что его мать ушла, даже не оглянувшись, он воспринял очень просто. «Конечно, ей нужно еще ко мне привыкнуть», – решил он.

Теперь Антону нужно было думать, где достать денег до вечера. Просить директора бессмысленно, – она сама весьма редко держала в руках живые деньги. Занять? Но у кого? У кухарок, у которых у самих семеро по лавкам? Забрать деньги у одних детей, чтобы отдать их другим? Да ему всё равно никто не занял бы, – знают ведь, что отдавать ему не с чего.

Но у Антона всё-таки был выход. Два года назад в детском доме делали ремонт, и он познакомился с одним рабочим из бригады, бывшим зэком, который отнесся к нему с участием. Этот бывший зэк в свободное время вырезал какие-то мелкие фигурки из остатков дерева. Поначалу Антон долго присматривался к этому творческому процессу, и понял, что зэк режет шахматные фигуры, да не простые, а все с каким-нибудь замыслом: белые фигуры у него становились славянами, а черные – татарами, то вдруг ангелами и химерами, то эльфами и гоблинами, – и резал он их всегда мастерски, несмотря на малый размер. Одним словом, помимо их прямого назначения, эти фигуры всякий раз рассказывали какую-нибудь историю или сказку. Зэк и сам был большим выдумщиком, с неистощимой фантазией, и всегда, когда что-нибудь вырезал, с чувством рассказывал какую-нибудь байку. Антон любил слушать зэка, хотя коллеги по строительному цеху не воспринимали того всерьез и по-доброму подтрунивали над ним.

Может быть, именно заинтересованность Антона привлекла к нему внимание мастера. Антон и слушал внимательно, и наблюдал пристально за каждым движением его пальцев.

– Хочешь научу? – спросил однажды зэк. Антон кивнул. Несмотря на то, что он был одноглазым и левшой, Антон схватывал все на лету и вскоре стал подавать большие надежды. У него были очень гибкие суставы, и инструменты, – примитивные и зачастую тоже самодельные, – просто плясали в его пальцах.

Пока в детском доме продолжался ремонт, зэк пестовал Антона и, в конце концов, научил парня всему, что умел сам. Расставались они тяжело, во всяком случае, Антон очень сильно переживал предстоявшую разлуку с человеком, который, пусть на короткое время, стал ему наставником и старшим братом. Но жизнь беспристрастно берет свое, дает и забирает, как меняла на рынке, – и совсем скоро зэка вместе с бригадой перевели на какой-то другой объект.

Перед тем, как распрощаться, он поделился с Антоном многими практическими хитростями: где брать материал, где потом сбыть товар, ниже какой цены не опускаться, а выше какой – не задирать, с какими людьми иметь дело и как их найти. Мозг Антона, с его нерастраченными резервами, как на диск, молниеносно записал всю информацию. Великолепная слуховая и зрительная память, даже на мелочи, была еще одним приспособлением, с помощью которого он выживал в этом мире…

У Антона как раз были готовы новые шахматы. Совмещать изготовление шахмат с основной работой было сложно, – и эти, к примеру, он делал около двух месяцев. Фигуры приятно пахли деревом и свежим лаком. Антон крутил их в руках, то и дело поднося к лицу и вдыхая их аромат. Он проделал это с каждой фигурой, даже со всеми пешками, хотя они были абсолютно одинаковыми. А пахли пешки точно так же, как король и ферзь. Казалось, что именно в этом Антон и хотел удостовериться.

Иногда Антон думал о том, что взялся за обработку дерева единственно из-за этого сладковатого запаха только что срезанной стружки, – для него это был какой-то первородный, умиротворяющий запах, который приятно щекотал и будил всё его нутро. Но и с этими фигурами предстояло вскоре расстаться. Ощущал ли Антон какую-то досаду от этого? Да нет, пусть теперь другие люди порадуются красоте. Он попытался представить, у кого в скором времени окажутся его шахматы. Почему-то на этот раз Антон увидел перед собой солидного, пожилого, но не дряхлого, а крепкого мужчину с благородными чертами лица и волосами цвета смеси соли и перца, – который будет играть в эти шахматы со своими внуками. Улыбнувшись всем им в своих мыслях, Антон отнес шахматы на рынок.