Ирина Красовская - Иллюзорея, или Иллюзорная реальность

Хотя было ещё довольно прохладно, Мила сняла обувь и пошла босиком по песчаному пляжу, потом по кромке воды, ощущая всей кожей босых ступней приятную прохладность накатывающих и шуршащих волн, поющих свою вековую песню о безбрежности мира, о такой малости человека перед могучей стихией, о красоте и страсти, о творении и умирании…

Вдали заалел парус. Мила рассмеялась. Этого не может быть! Здесь иногда ходили парусники, в основном, спортивные, разрисованные различными рекламными проспектами, иногда белые с синей полосой, или сине-бело-красные, как французский флаг, а тут – настоящий алый парусник. Он мчался по волнам из Гавра, светлые портовые строения которого можно было рассмотреть в хорошую погоду.

– Парус, парус, расскажи мне, не ко мне летишь ли ты? Ты мне несёшь весточку от Грэя?

Мила смеялась радостно, как ребёнок, ей захотелось стать Ассоль. Она начала представлять в своём виртуальном мире, как прекрасный молодой капитан плывёт к ней, и наилучший оркестр играет прелюдию их встречи. Она уже различала его тонкий бледный профиль с вьющимися волосами, разглядела блестящие от нетерпения глаза за дымкой морской пыли, а она, вся такая воздушная и юная, стоит на берегу в длинном лёгком платье, таком же алом, как и паруса, и, протягивая навстречу руки, поёт гимн любви, сияет и трепещет от предвкушения встречи с любимым. Чайки летели к почти призрачному паруснику, и тоже что-то кричали.

Быль смешалась с иллюзией, Мила, отчасти в роли юной Ассоль с тающим трепетом в груди, наполовину в теле взрослой женщины вздрогнула, словно очнулась после долгого сна и посмотрела на часы. Она более полутора часов на берегу моря и не заметила, как прошло время. Если кто-то наблюдал за ней, он мог бы решить, что это немного странная, полоумная женщина, но ей было всё равно. Она дышала молодостью, радостью и предвкушением долгожданной встречи двух любящих сердец, которые она так явно представляла и осязала всеми чувствами, струнами души.

С раннего детства у Милы присутствовала способность легко рисовать в своём воображении несуществующих людей, их внутреннее содержание. С семи лет она с упоением зачитывалась книгами: фантастические истории и сказка о Волшебнике Гудвине были её первым приобщением, а к четырнадцати годам Мила, которую обожали старенькие сухонькие библиотекарши из городской библиотеки, читала почти круглосуточно, проживая бурную внутреннюю жизнь книжных персонажей, а своя собственная ей казалась такой скучной, болезненной, с вечными простудами, холодными зимами и пьющими родственниками, с их бытовыми пошлейшими разговорами о дровах и огородах, с постоянной нехваткой денег.

Куда интереснее было проживать внутри себя очень дерзкие отношения Милого друга и его любовниц, как она любила и страдала в образе мадам Бовари, она видела себя на балах в кружевных, нежно пастельных платьях с глубоким декольте. Мила принимала королевских особ в своих будуарах; она танцевала в версальской оранжерее, была отравлена Миледи в монастыре; захлёбываясь слезами, годами ждала любимого из тюрьмы; она бесстрастно поднималась на эшафот. Мила жила в том виртуальном мире придуманных фантазий, куда она вкладывала свои настоящие чистые чувства, изнемогая от невозможности и жаднейшего желания пережить всё это самой, и не умереть, а снова, как птица Феникс, возродиться и играть, наслаждаться победами и проигрышами.

Это виртуальное бытие было более реальным, чем её настоящая жизнь в закрытом городе, со многими ограничениями, где мама и папа послушно исполняли роли рабочих. Мама работала закройщицей на швейной фабрике и всегда носила в сумочке огромнейшие и тяжеленные ножницы, которыми она резала трикотажное полотно. Они же служили ей надёжной защитой на случай нападения возможного насильника, когда она возвращалась одна после ночной смены через тёмные и опасные переулки около железнодорожной станции. Мама, наделённая своеобразным чувством юмора, иногда подкладывала своим коллегам кирпичи в сумку, завёрнутые в тряпочку, и те, недоумевая, тащили этот груз домой, и потом после всех разоблачений, сколько было смеха или обид.

В детстве мама иногда брала Милу с собой на фабрику. Но скоро перестала, так как старшая дочь, уже с малых лет патологически не переносившая рутину, постоянно вносила непоправимые новшества в производственный процесс. Так, однажды, ей дали маленький штамп с датой, её заданием было шлёпать этой игрушечной печатью по техническим паспортам изделий, ничего не меняя. Но Миле так быстро наскучило это бездумное шлёпанье, что вскоре она начала изменять цифры на штампе, делать орнамент на бумаге. В итоге, на официальных документах появились несуществующие даты – 95 ноября или 41.41 месяца. И искренне недоумевала, за что её ругали.