Андрей Белов - Сборник рассказов. Избранное

«Но корни-то, корни этих сомнений в чем?» – подумал отец Алексей. И тут же снова услышал голос:

– В чем корни? В том, как создавалось само учение – христианство. На Вселенских соборах такими же смертными, как и ты, принимались многие догмы этого учения, о которых никакого упоминания в Священном Писании нет.

Отец Алексей снова попытался повернуть голову и посмотреть на собеседника, чтобы понять, галлюцинация это или нет, но неведомая и непреодолимая сила не давала ему это сделать. Обдумывая услышанное, он продолжил размышлять, все более путаясь в мыслях: «Смогу ли я сделать так, чтобы все грехи отпустили исповедуемого и он стал чистым и безгрешным? Вера моя не пошатнулась. Я истинно верю во Всевышнего, но в моей душе вера сталкивается с сомнениями в своей миссии как священника и с непониманием жертвы Христа. Так верую я или нет?»

– Хорошо, давай об исповеди! Ты хоть раз задумывался о том, что, может быть, нет у священника такого права, как отпускать грехи по своему усмотрению. А если на самом деле так, то раскаяния людей в грехах не проходят через священника к Богу, остаются в душе священника, накапливаются там, разрушая его собственное «я» на множество чужих «я». А так, уважаемый, не далеко и до душевной болезни, а ведь ты еще совсем молодой, жить да жить! Впрочем, лично я не переживаю о том, если раскаяние людишек не доходит до Бога, – сказал незнакомец и как-то ехидно и даже пакостно захихикал, с трудом сдерживая злой и страшный хохот. – Мирской ты человек, пусть и набожный, Алексей Лукич, всех-то тебе жалко, помочь всем хочется.

Батюшка молча слушал, весь внутренне сжавшись, потупив взгляд, опустив голову на руки, упирающиеся локтями в его колени, и боясь услышать этот самый нечеловеческий хохот; ужас мурашками пробегал по его спине. Все, что говорил незнакомец, он прекрасно знал еще в семинарии по курсу апологетики – защиты христианского учения от нападок его противников, – да и поступив на службу, не раз вступал в полемику с теми, кто пытался расшатать его веру в Господа, в церковь и в предназначение священника. Мало того, он мог бы добавить, что самого императора Константина, собравшего первый собор и настоявшего на одной из формулировок Символа веры, в которой сформулирована суть веры, трудно назвать верующим: крестился-то он только в конце своей жизни, на смертном одре, так до самого конца и сомневаясь в правильности своего решения на соборе.

Всему услышанному у отца Алексея до этой встречи были убедительные объяснения и возражения, но сейчас, после слов незнакомца, все они вдруг стали ничтожными и лукавыми. К тому же, как только он представлял себе, с кем он, может быть, разговаривает, язык его парализовало. «Он саму Веру поколебать хочет!» – только и подумал батюшка.

Набежали тучи, и звезд уже не было видно. Отец Алексей чувствовал, как все более и более мутнеет его сознание. Он обернулся, никого не ожидая увидеть на скамейке в полной темноте, и добавил, не надеясь услышать ответ на свой вопрос:

– И в чем же, по-вашему, тогда смысл веры и жизни человеческой?

Из темноты раздался тихий голос, скрипучий, вроде человеческий, а вроде и нет:

– В грехе, батюшка, в грехе! Рассуди сам: не будь греха, не было бы и всего вашего христианского учения, да и церкви вместе с вашим братом, священником, тоже не нужны были бы. Только грехи дают человеку ощущение полноты жизни и радость свободы, на которую он так падок. Вся ваша вера основана на неистребимости и вечности греха. Вы живете за счет существования греха, вы им кормитесь, вроде как борясь с ним, потому и плутаете во множестве «почему» и не находите ответов.

Полная луна, промелькнувшая между облаков, на мгновение осветила своим холодным светом все вокруг. Позже отец Алексей мог бы побожиться, что видел страшную скалящуюся змеиную морду, и длинный раздвоенный язык мелькнул и исчез в пасти.

«Сатана! Помутнение разума или момент истины? Надо бежать, собрать все силы и бежать», – мелькнула мысль у отца Алексея, но от страха он не мог даже пошевелиться.

В наступившей темноте, окутавшей скамейку, вновь раздался тот же голос:

– Кстати, совет тебе, батюшка. Ты на ночь-то отворачивай иконы ликом к стене, покойнее тебе будет.

И наступила тишина.

Когда снова появилась луна, Алексей увидел, что на скамейке, кроме него, никого нет. Он взглянул на луну с неприязнью и подумал: «Так и есть – помутнение разума»…

***

Отец Алексей жил в деревне Верхние холмы уже несколько дней. Он надеялся здесь, в глуши, разобраться в своих чувствах и мыслях. Ему не давали покоя воспоминания о рано ушедшей из жизни жене Марии; его вера в себя пошатнулась, и неверие в правильность выбора своего жизненного пути все более укоренялось в его душе; назойливо слышался голос наставника храма, в котором он служил: «Ну какой из тебя священник?»