Андрей Белов - Сборник рассказов. Избранное

– Завтра!

Мышь медленно повернулась и уползла за стол, на прощание еще раз обернувшись.

«Может, хоть осенью, как похолодает, вернется?» – грустно подумал старик.

Когда на следующий день дочь вошла в дом, то сразу заметила на столе тарелку с горкой риса.

– Что, рис перебираешь?

– Да нет, мышей подкармливаю, – ответил старик.

– Шутник, – рассмеялась дочь.

– Пап, ты не обижайся, я проездом, всего на одну ночь: путевка у нас с мамой на курорт, – вдруг выпалила скороговоркой дочь – видать, долго думала, как отцу это сообщить. – Ты не обидишься?

– Ну что ты, дочка, конечно, поезжай; я и сам в свое время много по стране поездил – дело хорошее, – сказал убежденно старик, а с левого боку-то защемило, ой как защемило!

Весело и беззаботно отзвенела весна птичьими свадьбами; степенно и с достоинством отшумело лето разнотравьем; созрел и был убран урожай всего, что родить могло; снова настало межсезонье: нет-нет да и затянет морось на весь день, а то вдруг набежит промозглый ветерок, норовя залезть под одежду. Снова с грустью смотришь на последние падающие листья – поздняя осень. И думаешь, что прошел еще один год.

Серое небо. Старик стоял у крыльца. А вдруг раздастся столь родной писк и мелькнет знакомый серенький комочек?..

Закончилась вечерняя служба, и прихожане, выходя из церкви, оборачивались, крестились, степенно кланялись и торопливо расходились по домам.

Вот и опустела небольшая площадь перед церковью. Последним из нее вышел отец Алексей. Взгляд его был обращен себе под ноги. Во время исповеди молодой прихожанки ему стало дурно, на душе повисла тяжесть, защемило сердце, будто он совершил то, в чем каялась она, а покаяться ей было в чем, ох, было. «А ведь совсем еще молоденькая – вся жизнь впереди, – подумал молодой священник. – И до глубинки российской медленно, но доходят пороки, царящие в больших городах! А что, если падение нравственности и, как следствие, духовности народа будет распространяться от больших городов по всей стране, как эпидемия? Устоит ли перед ней простая русская душа, испокон опирающаяся на глубокую нравственность и чистоту помыслов корнями, уходившими в далекие поколения, веками жившими на этой земле? А я? Не испоганится ли моя душа тем, что я слышу на исповеди? Помоги, Господи!»

Выйдя из церкви, отец Алексей вдруг пошатнулся, поднял взгляд и стал бессмысленно оглядываться вокруг. Он не понимал, где находится, вытянул вперед одну руку, вторую, как слепой, ищущий хоть какой-то опоры.

– Сюда, сюда, вот пожалуйте, батюшка, на скамеечку, – услышал он чей-то вежливый и угодливый голос.

Молодой батюшка не задумываясь пошел на голос и наткнулся на лавочку, оказавшуюся совсем рядом. Едва дойдя до нее, снова пошатнулся, голова его поникла, и через мгновение он лишился сил и беспомощно стал оседать на землю, но кто-то подхватил его и уложил на спасительную скамью. Он почувствовал во рту, под языком, таблетку валидола, тут же ее выплюнул, часто задышал и, не открывая глаз, сказал тихо:

– Нет, не сердце у меня болит.

Но вот дыхание его стало ровнее и через несколько минут совсем успокоилось; отец Алексей открыл глаза и как лежал на спине без сил, так и стал смотреть вверх, на небо, которое было свободно от облаков и усеяно мириадами больших и малых звезд; это творение Божие смотрело на него сверху своим зачаровывающим взглядом – удивленным взглядом множества недосягаемых светящихся маячков.

Постепенно взор его становился все более осмысленным, и он с трудом выговорил, сам не осознавая, кому говорит:

– Душа у меня изболелась, сомнения поселились в ней.

– А может, так и должно быть, ведь грехи людские – пороки человеческие – пытаетесь на исповеди пропустить через свое сердце? – опять раздался тот же голос, вкрадчивый и тихий, но уже было в нем и лукавство, и ехидство. – Может, пора уже и привыкнуть.

– Священник не врач, чтобы к горю привыкнуть, – с трудом начал говорить батюшка, по-прежнему глядя на звезды. – Он имеет дело с душой человека, с ее болью. Кто-то из священников, может, и черствеет душой, свыкается, а кто-то, наверное, изначально был равнодушен к людям – таким и привыкать не надо. Почему впадаю я в уныние всякий раз после принятия исповедей?

– Может, оттого смятение в мыслях ваших происходит, любезнейший Алексей Лукич, что предстает перед вами бесконечная пучина греховности всего мирского? И пучина эта втягивает в себя все больше и больше людей, кои даже не сопротивляются течению, влекущему их, и только проваливаясь в эту самую бездну, издают страшные вопли ужаса, отчаяния и мольбы о помощи и спасении, но… поздно! – ответил незнакомец.