Валентина Ива - Субстанция времени

Правое веко дергается уже третий день. В молодости никогда не случалось таких неприятностей. В зрелые годы, если только сильно понервничаешь, а сейчас, после шестидесяти, только чуть поволнуешься, – тут же этот тик противный выныривает, как чёрт из табакерки, и никакая валерьянка не помогает.

Елизавета Павловна стояла у окна дачного дома своей племянницы Катюши в комнатке, которая называлась «Лизочкина» и думала, как же неверно она поступила, согласившись поехать в гости, на дачу. Катенька настояла, чтобы Лиза поехала и подышала свежим осенним воздухом, полюбовалась желтым листопадом и буйно цветущими астрами. Она только что приехала из Милана, где была на конференции и соскучилась, настаивала на совместной поездке поближе к природе, щебетала как весенний соловей, возвратившийся в родные места из чужбины, в то время как за окном желтела осень. Когда Катюша сообщила, что муж Даниил занят, и выходные проведет в Москве, и с ними не поедет на дачу, Елизавета Павловна решила, что это судьба так распоряжается. Чему быть, того не миновать, и она решила ехать. Вот, теперь стоит у окна и мятущаяся её душа не может успокоиться и угнездиться в её немолодом теле, в котором всё меньше и меньше места для спокойствия и гармонии. Целый день она не находила себе места. Всё думала: что делать? Говорить или нет? Но к вечеру неожиданно подъехал Даниил на своей машине, и Елизавета Павловна совсем растерялась. Ей показалось, что он смотрит прямо в её душу и видит её насквозь. Как-то холодно поздоровался. Раньше всегда целовал в щеку, а сегодня не стал. Зачем она согласилась приехать, тем более что давно уже любила ночевать только у себя дома в собственной кровати, а везде в других местах было мучительно и неудобно. Среди ночи она не спала, читала, часто вставала и бессмысленно сидела на кровати, унимая трепыхающееся сердце. Ей не хотелось никого беспокоить. Катюша уже пять раз спросила: «Что с тобой, Лизочка моя? Ты плохо себя чувствуешь?», а тут Даниил ходит и молчит. Она робко наблюдала за ними. Вроде всё как обычно: никаких ссор, никакого раздражения, всё очень мило. Вот, мерзавец, как закамуфлировался, прямо заслуженный артист, нет: ведет себя как народный, не подкопаешься.

«Катюшка, что тебе подать, моя радость, хочешь еще чаю, моя сладость? Какой блудливый кот! Вы только посмотрите!» – Елизавета Павловна придерживала дергающийся глаз уже двумя руками.

После чаепития разошлись по комнатам, пожелали спокойной ночи. Вот теперь Лиза стоит у окна спальни на втором этаже. Сна нет ни в одном глазу. На улице стемнело, но перед её окном горит фонарь и освещает крошечные, редкие снежинки, которые бессмысленно кружатся и перерастают, то в снег, то в дождь.

Два дня назад, когда они с подругой Машей слушали в Москонцерте стихи поэтов Серебряного века, Анны Ахматовой, Константина Бальмонта и Андрея Белого, оформленные современной бардовской гитарой, она и подумать не могла, что через какие-то пару часов её нервная система претерпит цунами, в переносном смысле, конечно. После литературного вечера они вышли в шум вечерней Москвы и решили прогуляться по Никольской улице до метро. Спустились в туннель на Площадь Революции и тут их пути разошлись: Маше нужно было ехать в сторону Измайлово, а Лизе – в противоположную, в сторону Кунцево.

– Смотри, кино снимают! – воскликнула Маша, – ну, пока, целую!

Они распрощались. Маша сразу вошла в поезд и уехала, а Лиза уронила перчатку. Пока она её поднимала, мимо прошёл Даниил, крепко обнимая за плечи молодую пухлую женщину с распущенными русыми волосами. Елизавета Павловна хотела его окликнуть, но они быстро прошли вперед. Остановились около бронзового пограничника с собакой, нос которой желающие обрести удачу в сдаче экзаменов и зачётов, или счастье, кому не хватает, отполировали до яркого блеска. Они были заняты друг другом, о чём-то страстно говорили и вдруг стали чувственно целоваться, как школьники, не обращая ни на кого никакого внимания. Рядом с лестницей трое мужчин с видеокамерами снимали толпу людей, снующих по станции и по переходу, торопящихся по своим делам. Лиза так растерялась, что застыла, как соляной столб. Задетая потоком людей, она уронила не только обе перчатки, но и сумочку, которую ей подал какой-то мужчина:

– Нехорошо так пристально смотреть на чужое счастье, – проговорил он мимоходом.