протоиерей Алексей Мокиевский - Незавершенная Литургия

– Фейерверка не будет, – засмеялся он. – Работаем по плану. А знаете, вы похожи на Мазая и зайцев.

– Вечно ты со своими приколами. – Здоровяк вышел из лодки и взялся за огромные гидравлические ножницы. – Мы тут, пока ты эксперименты ставишь, уже полдела сделали.

Окно зимнего храма, возле которого стоял очкарик, уже лишилось рамы, и в нескольких местах кованая решетка была изуродована, буквально разорвана домкратами. Здоровяк подошел к окну, пристроил свои кусачки, и ржавый металл стал послушно распадаться под беспощадным инструментом. Спортсмен сооружал из досок сходни. Маленький мужичок на плоту устанавливал крепеж, что-то вроде стеллажей. Дед молча курил, наблюдая за суетой у окна. Очкарик в соседнее окно вглядывался в темноту храма. Наконец, когда последняя связка металла поддалась, здоровяк царственным жестом опрокинул решетку. Она послушно упала на желтые листья. Дощатые сходни легли к провалу окна. Здоровяк пнул внутреннюю раму, и она сразу рассыпалась.

– Милости прошу!

– Спец! Хвалю, – похлопал его по плечу молодой и вошел внутрь.

За ним последовали все. Последним зашел седой проводник.

Пока глаза привыкали к сумраку, можно было видеть лишь тусклый блеск иконных окладов и вздувшиеся полы, густо посыпанные обрушившейся потолочной штукатуркой. Но затем убранство храма предстало во всем своем великолепии.

– Ни хрена себе!!!

– Да это же пещера Али-Бабы!

– Гляньте, здесь все нетронуто…

– Как в старину. Я помню эти вырезные золотые ворота…

– Братва! Мы у цели… – гулко звучали голоса. Словно экскурсовод в музее, молодой, поблескивая стеклами очков, начал объяснять:

– Слева и справа два зимних алтаря. Внутри может быть утварь – дарохранительницы, потиры, евангелия. Иконостасные образа вынимаются изнутри. Оклады снимать будем дома, даже если икона сожрана жуком или сгнила. Берем все, что блестит. Обратите внимание на кру́жки для пожертвований, там могут быть монеты. Старые книги тоже представляют интерес, особенно в кожаном переплете. Действуем аккуратно, без спешки…

Сам он при этом завороженно шел вдоль стены, спотыкаясь и проваливаясь сквозь гнилые половицы, но не отрывая глаз от икон. Некоторых он касался тонкими пальцами, легким толчком раскачивал лампады, не дыша, протирал стекла кивотов.

– Выносим все, но не сразу. Я так чувствую, мы одним рейсом не обойдемся. Сейчас берем самое ценное. Вон ту икону с клироса, с аналоя кивот, и второй… Это ведь жемчуг! – Очкарик включил фонарь, и в глаза ему брызнули переливы серебряного шитья ризы, украшенной речным жемчугом.

Работа закипела. Слышались гулкий треск ломающихся досок и звон обрушающегося стекла. В квадратный луч света из пробитого окна ныряли темные фигуры грабителей с поклажей в руках. Запыхавшись, они вновь мелькали в проеме, унося церковное убранство и аккуратно размещая его на стеллажах плотика.

– Возьми и ты себе что-нибудь на память, – обратился молодой к проводнику. Седой замер в неподвижности, наблюдая за этой муравьиной суетой. В какой-то момент он пожалел, что позволил этим мародерам пробраться сюда. Разбирали не церковь, а что-то большее – его детские воспоминания. Молодой протянул ему золоченый напрестольный крест: – Возьми.

– Да ну, отстань хоть. Сто лет оно мне не нужно. Я и в Бога-то не верю… И домой это не принесешь – вопросы начнутся… Я вот чего себе приглядел. – Проводник подошел к печи и взял висевшую на гвоздике кочергу, витую, изящной ковки. – Это вот в хозяйстве сгодится, а остальное мне не нужно. Да и вам, я думаю, не больно-то оно нужно. Продадите ведь?.. Ну, в общем, то – не мое дело.

– Смотри, дед, как хочешь…

Молодой прошел меж двух алтарей к двери, ведущей в летнюю часть. Дернул ручку. Большая двухстворчатая дверь не поддалась. Тяжело дыша, здоровяк подошел к молодому и, дернув дверь, спросил:

– Ну что, это тоже не препятствие! Разворотим?

– Не сейчас.

– Только посмотрим…

– Нет! Мы из этого-то половину оставим. А вдруг кто в наше отсутствие сюда доберется? Останемся с носом. Потом! От нас не уйдет. Вы уже, надеюсь, поняли, что это наш Клондайк?

Маленький мужичок, все время расставлявший драгоценные находки по полочкам, принял из рук спортсмена большую икону в серебряном окладе и прислонил ее к стеллажу на самый край.

– Ставить больше некуда! Потопим все, – высказал он свой вердикт. – Пойду веревку какую-нибудь поищу.

Нагнувшись, он поднял с земли проволоку, дернул ее – ей, казалось, не было конца. Изоляция с нее слетела, и медный провод распался в скрутке.