Татьяна Шарпарь - Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь

– Пирожки, Алексей Николаевич, – Миша протягивал сверток, – осторожно, еще горячие.

Алексей развернул бумагу, выбрал пирожок и застонал от удовольствия – так было вкусно.

– Жениться тебе надо, Николаич, – это уже Сергей

Иванович принял эстафету обычных банальных фраз. Насчет женитьбы Алексея не шутил только ленивый, да еще, по молодости лет, Миша Некрасов. Алексей уже привык жить один. Он все умел, все знал. Женщины, если появлялись в его жизни, были для него только объектом недолгосрочных ухаживаний с легкими постельными отношениями без последствий. Так что жениться он пока не собирался и на шутки не обижался.

– Надо, надо, надо, – скороговоркой проговорил он, потому что в этот момент увидел, как перед оцеплением стоит Наталья Сергеевна Голицына и отчаянно препирается с милиционером, жестами показывая в сторону своего подъезда. Руки у нее были заняты тяжеленными сумками, и она, показывая на подъезд, их приподнимала. Со стороны смотреть на это было совершенно невозможно. Ей же тяжело! Алексей рванулся к оцеплению.

– Что у вас? – обратился он к милиционеру.

– Да вот гражданка утверждает, что живет в этом подъезде, – козырнул тот.

– Так пропусти.

– Есть. Проходите.

Наталья сверкнула глазами в сторону милиционера. – Полина, быстро за мной!

Алексей огляделся. Полины рядом не было.

– Наталья Сергеевна, подождите, а где Полина? Наталья обессилено опустила сумки на асфальт. – Господи, где же она? Полина!! Полина, ты где?! – Мама, что ты кричишь? Я папу тебе веду.

Полина важно вышагивала, ведя за руку капитана Пестрова. Его щеки горели. Он как-то даже упирался, но шел.

Что же это у меня за отдел такой, подумал Алексей, все, как красны девицы – румянцем заливаются.

– Полина, придется мне за тебя взяться, – сказал строго Алексей. – Разве можно подходить к незнакомым людям, тем более, мужчинам? Ты что у нас, дикая совсем?

Он развернулся в сторону Натальи, которая чуть не плакала от досады.

– А вы, мамаша, совсем не занимаетесь воспитанием дочери, придется вами тоже заняться.

Наталья хотела уже что-то ответить этакое дерзкое, острое, но, посмотрев на Алексея, увидела, что глаза его смеются.

– Спасибо, Алексей Николаевич, заходите чаю попить.

– До свидания, Наталья Сергеевна, зайду непременно завтра около девяти ноль-ноль.

Наталья удивленно посмотрела на него. Это не было похоже на любезность, он ее предупреждал, что есть о чем поговорить, и завтра он придет не чай пить, а по делу.

Все собрались вокруг начальства разом. Саша Мальцев, маленький, шустрый, похожий на подростка, пожал Алексею руку.

– Здрассте, товарищ майор! В общем, в опорном пункте ничего особенного. Сегодня он освободил полдня, сказал, что у него важная встреча и чтобы его не искали. С кем встреча, не сказал. Веселый был, собирался на дачу морковку сажать. В календаре у него запись на сегодня только одна: 16:00 – Пиво. Я по компу пробил, наших клиентов с такой кличкой нет.

Вот это да! Алексей опешил, а потом сказал вкрадчиво:

– Знаешь, как это называется? – Что?

– Да то. Это называется профессиональная деформация личности. Пиво – это слабоалкогольный напиток, который готовится из хмеля, а вовсе не бандитское погоняло. И это пиво мы должны были с ним сегодня пить по случаю моих отгулов. Я даже уборку дома сделал.

Глаза у Саши моментально сделались круглыми и печальными.

– Эх, жалко мужика!

– Не то слово – жалко, мне бы только этого гада найти, который его…

Выговорить, что именно, Алексей не смог. Горло перехватило, и он испугался, что, не дай Бог, разревется, вот будет потеха! Не убойный отдел, а институт культуры на сельхозработах – девочки, не садитесь на землю, простудитесь!

Положение спас Сережа Пестров, который уже пришел в себя после Полининой выходки, и теперь вышагивал немного в стороне, ожидая, когда начальство освободится. В отличие от Мальцева, он был высоким, около двух метров, и вообще большим. Типичный русский богатырь. У них с Мальцевым было общее прозвище – два капитана. Они были очень разными, эти два капитана: Мальцев – компанейским, острым на слово, очень подвижным, а Пестров – абсолютно невозмутимым, даже, казалось, флегматичным, медлительным. Но это только казалось. В исключительных случаях он становился быстрым, молниеносно принимал решения, движения его становились порывистыми, речь походила на испорченную азбуку Морзе – без падежей и лишних слов. Например, однажды, при задержании опасного вооруженного рецидивиста, он, водя пистолетным дулом, скороговоркой произнес такую речь: «Я – чердак, ты – окно, пистолет-глушитель, ты – звонить». Было понятно, что двое его подчиненных разделялись: один страховал под окном, второй в это время вызывал по телефону подкрепление, а преступник вооружен пистолетом с глушителем. Сейчас Пестров подошел к Алексею и, шумно вдохнув и выдохнув, сказал: