Александр Вальман: Караван

– Ищи дальше, – сказал повелитель, останавливаясь напротив младшего жреца, – Читай знаки на плитах. Ройся в пергаменте летописей. Нужны помощники, возьми, возьми сколько надо. Но найди! Тебе дадут стражей, они охранят твою жизнь, пока ищешь.

Хаммуил повернулся к верховному жрецу.

– Ты нарушил главный завет, – сказал повелитель, – Ты позволил прикоснуться к граниту плит. Ты умрёшь, и семя твоё умрёт. Сколько их у тебя?

Верховный жрец вздрогнул:

– Девочка двенадцати и мальчик семи лет, – ответил он.

Жрецы старались не заводить семьи и не иметь детей – это отвлекало от тех занятий, которым они посвящали свою жизнь. И повелитель был немало удивлён ответом.

– Умрут вместе с тобой публичной смертью, в день, когда караван выйдет из мрака подземелий, – приговорил Хаммуил, – поверь мне, это случиться скоро.

И уже на выходе из пещер жрецов он вспомнил, зачем приходил.

– Верховный жрец Фелифеям! Тебе будет знак. Возьмёшь душу женщины, на неё укажет моя дочь Азува. – Повелитель выдержал паузу. – Потом, когда отпустишь душу Жанны и воссоединишь её с телом, сможешь насладиться второй душой. Это всё, что я могу для тебя сделать перед казнью.

«Зачем пообещал? Почему не сдержался? Такой повод покончить с этим чёртовым семенем. Пустить всех под нож. Нет! Пожалел. И самое страшное: пожалел непроизвольно, как-то машинально, само собой сорвалось с губ. Приказать – и Онам вырежет мне язык! Жалость, откуда это во мне? – думал повелитель, возвращаясь в свои покои, тем же путём. – Сколько полезных и смелых начинаний она погубила! Сколько врагов осталось жить! Неужели становлюсь старым? Неужели пора думать о преемнике?»

21 сентября 2010 года

– Верить, – сказал он громко своему отражению в зеркале, – только верить!

Близнец в тёмно-зелёном камзоле, такого же цвета чулках и чёрных высоких сапогах стоял перед зеркалом. Голову его украшал чёрный берет с белым пушистым пером. В правой руке он держал гладиус – короткий прямой меч древнего мира.

– Акта анимус эст унус ово цэлянтур, – начал произносить он слова заклятья, неотрывно смотря в глаза своему отражению, – магис унде парс! Мэдократис! Карум вивус пэлитур клубо! – голос его окреп. – Кавэ дастрам нагц!

Отражение в зеркале помутнело, рябь пробежала по его поверхности, и вот перед близнецом возникло чёрное пятно, которое медленно расползалось по поверхности зеркала. Он коснулся пальцами левой руки этой кляксы, и почувствовал, как гладкая и твёрдая поверхность зеркала подалась его пальцам, пропуская их через себя.

– Имрэр дэзм гастиб! – крикнул близнец, и рука его провалилась в чёрную яму, которая – и минуты не прошло – была зеркалом. Когда рука исчезла в темноте по локоть, он нащупал ею мягкий бьющийся комок. Сердце, понял близнец, это его сердце!

– Дэнэс амик пэро вамус! – закричал он. Верить, главное – верить, стучало в его голове. Сердце в руке стало биться сильнее, оно вырывалось из его стальных цепких пальцев. Он с огромным трудом удерживал сердце в руке. И медлить было нельзя.

– Эсту но нэрэ фацил дэбкви, – сказал он, отводя правую руку с мечом, и снизу вверх, целя в кисть своей левой руки, в невидимое его глазу сердце, нанёс удар.

Зеркало выдержало. Меч, звеня, отскочил, близнец не смог его удержать, и тот, вырвавшись из руки, упал на пол. А на месте удара образовался едва заметный глазу скол, от которого сразу побежала тонкая линия трещины. Сердце вырвалось из руки близнеца, и он почувствовал, как руку сковал страшный холод. С трудом, зеркало не хотело отпускать, он вынул из него руку и увидел, что она вся покрыта серебристым инеем. Он перевёл взгляд на своё отражение в зеркале, и вместо себя увидел там старуху, стоящую у самого края отвесной скалы. Ветер развевал лохмотья, прикрывавшие её тело, и длинные седые волосы, бившие по гневно трясущемуся морщинистому лицу, на котором горели кроваво-красным углём глубоко посаженные глаза.

– Ты будешь проклят, пока не начнёшь верить в то, что говоришь! – зазвенел в голове её голос.

А в низу зеркала, там, куда близнец нанёс удар, незаметно росла трещина…

Он сидел в кресле и пытался унять дрожь в руках: пальцы предательски тряслись. Да и всего здорово потряхивало.

После известия о смерти Вадима открылась вся правда, и Евгений, муж Тани, был приглашён в компетентные органы, где с ним провели длительную беседу о недопустимости вмешательства личными делами в безопасность государства. И теперь тут, на квартире убитого при весьма странных обстоятельствах и с особой жестокостью Вадима, близнецу никто не мешал.