Евгений Тимошенко: Фантомы Черноморской кинофабрики

– Видишь, – Витька указал пальцем на пробу на замочке, – такого даже Бендер не видел, а ты говоришь, так себе.

– Ладно, – ответил Моня, доставая из кармана складную лупу.

– Что ж, – произнес он, пожалуй, я дам тебе триста рублей.

– Какие триста? – вскричал, выпучивая глаза Витек, – мало того, что мне пятьсот надо судье отдать, так еще и по морде за нее получил.

– Какому-такому судье и по какой морде, я не знаю, – ухмыльнулся Моня, – но больше чем четыреста не дам.

– Так, давай ее взад – разочарованно прошипел Витек, – я ее кому-нибудь другому продам.

Он протянул руку за цепочкой, но Моня отвел его руку.

– Кому ты ее продашь, балбес? – спросил он Витьку, – тебя тут же заметут менты и тогда тебе уже никакой судья не поможет. Понял?

Он хитро прищурил правый глаз, глядя на собеседника.

Витька поник и рухнул в кресло. Поролон под гобеленом уже давно был промят, так что посадка была жесткой. Он поморщился и замолчал.

– Есть, конечно, вариант, – произнес Моня, почесывая свою шевелюру. Он провел рукой по жестким торчащим во все стороны волосам, будто по язычкам пламени пробежался.

– Какой еще вариант? – устало спросил его Витек.

– Я дам тебе шестьсот рублей, но ты за это окажешь мне услугу.

– Какую? – в голосе Витька прозвучала нотка заинтересованности.

– У твоего деда есть пистолет «Маузер» еще с Гражданской войны, – продолжил Моня, заметив, как его собеседник встрепенулся.

– Есть, – утвердительно ответил Витек.

– Так, вот, – начал Моня развивать тему, – ты мне «Маузер», я тебе сейчас даю шестьсот, а за него еще добавлю тыщу. Идет?

Услышав названную сумму, которую в то время советскому инженеру и за год не собрать, Витька нервно заерзал задом в жестком кресле.

« – Что-то этот мошенник темнит», – подумал Витек, глядя на рыжего фарцовщика, а вслух спросил.

– Но это же уголовное дело. Так?

– Да какое там дело? – осклабился Моня, ухмыляясь, – оружие старое, дареное. Чего там?

– Так ведь он его за службу в Черноморском ЧК получил, – ответил Витек, боясь уже и продешевить.

– Тем более! – уверенно сказал Моня, – что же он жаловаться побежит? Он, поди, уже на ладан дышит.

– Дышит-то, дышит, – задумчиво ответил Витек, – только боязно как-то.

– Я тебя что, трусы заставляю снимать? – давил Моня, – Тебе же надо.

Витек представил себе кучу червонцев и «горчичников», и во рту у него пересохло.

« – Смогу и в Москву уехать, и в институт поступить, и от суда отмазаться» – подумал Витек, грызя ногти.

– Тебя судья от армии откосит, в Москву поедешь, а там, – Моня задрал голову и поглядел в потолок, – там новая жизнь, девочки. А?

– Да, – протянул Витька – сбылась бы мечта моей мамы, и стал бы я режиссером.

– Так что? – вернул его к действительности Моня. Договорились?

– Хорошо, – ответил Витька, – по рукам.

Когда хрустящие фиолетовые двадцатипятки, вырученные за цепочку, оказались у него в руках, он сладостно зажмурился.

– За Маузер расчет в «горчичниках». Понял? – спросил он Моню.

– Понял, – ответил рыжий, – все будет по сто рублей и в лучшем виде.

Витьке повезло. Через неделю дед его – участник Гражданской войны, бывший командир отряда ЧОНа и начальник Черноморского ЧК в конце двадцатых годов скончался от инфаркта. Он узнал, что его внук Витька, которого он баловал, как родного сына, был осужден выездным заседанием Приморского районного суда города Черноморска на два года условно за уклонение от воинской службы. Не прошло и двух дней после похорон деда, как Витька Вознюхин-Болотный (ведь покойный герой-чекист записал его по отчеству великого революционного и любимого своего поэта, потому как отца своего его внук не знал из-за провала в памяти его веселой матери) продал пистолет рыжему Моне и покинул родной Черноморск с надеждой покорить «Первопрестольную» и стать надежной опорой отечественного кинематографа.

В окне купе мелькали деревья и холмы. Колеса послушно и мирно отсчитывали километры пути. Сергей Васильевич Шилов лежал на верхней полке и смотрел в окно. Поезд Черноморск-Черновцы шел не торопясь, увозя его от старых проблем к новой жизни. После неудачной попытки стать нужным на своей родине, он был вынужден уехать. Глядя вслед убегающим деревьям, Шилов пытался разобраться в себе и в том, что произошло, но ничего не получалось. Мысли путались, перескакивая одна через другую, словно подразнивая его. Наконец он понял, что лучше оставить это занятие, и просто отдохнуть. Глаза под мерный перестук колес все-таки закрылись и он заснул.