Екатерина Гракова: Болеть отказано

Прикосновение оказалось тёплым. Как будто невесомая кошка улеглась мне на плечо и прижалась мохнатым боком.

Ветер коснулся моего лба, шеи, правой руки. Потом подхватил с дорожки большой кленовый лист, закружил его, швырнул мне в руки и был таков. Через минуту я услышал, как он свистит в черепице крыши.

Вместо шести недель я прожил в Доме четыре. Однажды вечером мне принесли записку, в которой тётушка Ханни извещала меня о разрешении дела с наследованием и советовала приготовиться к отстаиванию своих прав – теперь уже на полном основании. Вместе с тем она сообщала, что я могу въехать в поместье в любой момент, так как арест со всего имущества снят, и моё семейство возвращается на родину. Не помня себя от радости, я прочитал эту записку в общей комнате за ужином, и все начали поздравлять меня, жать руки, говорить, что теперь-то у меня точно всё получится. Госпожа Мрици одарила меня своей хитрющей улыбкой и пожелала удачи.

Когда на следующее утро я вышел из Дома, чтобы навсегда покинуть его, Фредерик уже ждал меня. Он дул ровно и легко, словно желая мне попутного ветра, и я позволил ему растрепать мой новый шарф.

– Жаль, что ты один такой, дружище, – сказал я ему, – мне бы в моём поместье подобный сторож не помешал.

Фредерик, словно прощаясь, обхватил мою правую руку, пробежался по голенищам сапог, заглянул напоследок в карман и умчался ввысь.

Я до сих пор верю, что он унёс тогда мои последние беды.

– …а у озера выстроены маленькие домики, и в них живут туристы, которые проезжают через равнину и не могут заплатить за гостиницу, – рассказывал старик. – Гостиница стоит дорого и люди там заправляют важные. А у озера всё просто: приехал, получил ключи, въехал, заночевал, уехал. Никаких неудобств, в том числе с деньгами.

– То есть туристы не платят за ночлег? – с недоверием спросил я.

– Не совсем. Им по утрам, перед самым отъездом, предлагают полить одну или две грядочки. Дело не бог весть какой сложности, но хозяевам приятно, грядкам полезно, а кошелькам туристов – большое облегчение. Говорят, что платить так или иначе приходится, но не в этом случае: в гостинице у озера действуют принципы взаимопомощи, а не наживы.

Тимба, которой недавно исполнилось семь, смотрела на старика глазами размером с блюдце; её восхищало всё, о чём он говорил, хотя половины она не понимала. Мне с доверчивостью не так везло, я слушал господина Крида с толикой интереса, но без особого восторга.

Как может едва ходящий старик говорить о том, чего не видел? Он целыми днями сидит у себя в доме на окраине города, никто его не навещает, кроме нас и наших родителей, а радио у него настроено на какие-то иностранные, судя по невнятному бормотанию, волны. Он не может читать газет, потому что слабо видит, не может ходить в гости, потому что страдает артрозом (так мне сказала мама – тайком от Тимбы), он даже не может позвонить друзьям, потому что у него нет друзей. Странный старый человек, этот наш господин Крид, и только Тимба, по прихоти родителей наречённая его крёстной дочерью, беззаветно обожает его.

Но мне-то уже двенадцать, я-то понимаю, что такого не бывает – чтобы человек, не сдвинувшись с места, узнал о том, что происходит на другом конце света!

Когда мы в тот день шли с Тимбой домой, она, приплясывая вокруг меня, выпрашивала и назавтра пойти к господину Криду, а я ворчал и сердился, потому что хотел заняться своими делами. Проторчать все выходные у старика – нет уж, увольте!

– Ну пожалуйста, Форд, пожалуйста! – канючила сестра. – Давай пойдём. Он обещал мне рассказать про пустыню с самым большим оазисом в мире!

– Когда это он тебе такое обещал?

– Перед выходом. Ты уже ушёл, а дедушка подозвал меня и пообещал. И ещё про ферму…

– Ладно, пойдём, – сказал я, и когда Тимба запищала от радости, добавил: – Только ненадолго. И не с раннего утра. И если вдруг пойдёт дождь, мы останемся дома.

Но кому это я говорю? Егоза уже умчалась далеко вперёд, изображая ласточку, и на улице я остался один, хотя мама всегда говорила, что мы должны ходить вместе.

Как же, вместе! Когда Тимба чему-то радуется, её на месте не удержишь. Она готова оббежать весь город и каждому сообщить о случившемся с ней счастье, а уж если счастье это касается старика Крида… Она верит всем его сказкам, но ведь и дураку понятно, что он сочиняет!

Наутро, как назло, дождя не было, а Тимба встала в пять часов, чтобы не проспать наш поход (эта её логика заставит меня, наверное, постареть на двадцать лет раньше). Отец, прежде чем уйти загорать на задний двор, посоветовал мне держать нос выше, но я подумал, что взрослые сами порой не понимают, что говорят. Если я стану держать нос выше, мне придётся идти, задрав подбородок к небу, а так недолго споткнуться и подвернуть ногу.