Алексей Доброхотов - Темное Дело

– Начальник, у этого чмурика крыша поехала.

– Прикидывается.

– Уже час воет, падла.

– А тебе что?

– А мне что? Тебе отвечать.

– Видать пробрало клистиром. Доктор, не посмотрите задержанного?

– Да он, вроде, не в себе. Эй, товарищ! Смотрим на мою руку. Странно. Не реагирует. Эй, товарищ, что с вами? Покажите язык… Следите за зеркальцем… Он не реагирует. Это, простите, не моя специальность. Вызывайте психиатров. Похоже, что он сильно не в себе. И снимите его, наконец, с ведра.

– Пеликанов! Слышал, что сказал доктор? Ты, почему до сих пор с параши его не снял? Ты, что Пеликанов?!

– А я что? Что, я? Почему сразу Пеликанов? Я тут при чем? Сами велели!..

– Разговорчики, Пеликанов. Выполнять. Ты, слышал, что я сказал? Это он что у тебе уже два часа на параше сидит?

– Уже снял, начальник.

– Вот оттого, верно, и не в себе, товарищ. Это же, простите, мучительно, столько просидеть на ведре. Видимо, даже больно. Нормальный человек к этому не приспособлен.

– Ах, ты, гад, Пеликанов. Ты же его замучил.

– Да вы что, начальник. Причем тут я?

– Пока мы тут работали, не покладая рук, ты, фашист, его истязал? Концлагерь устроил!?

– Да не я это. Не мое это. Я тут при чем?

– Разговорчики. Штаны одень. Что это он у тебя такой весь скукоженный?

– Не лезут на него штаны. Он скрюченный весь. И воет. Он воет, начальник. И скрюченный. Штаны не лезут. Что делать?

– Что, значит, скрюченный? Что, значит, не лезут? Я тебе покажу, не лезут!

– Вполне естественно. Столько времени просидеть на ведре. У него затекли мышцы. Необходимо сделать массаж. Размять ноги. Вы, товарищ, ему ноги разомните, ладонями. Нужно разогреть ткани. Кровообращение нормализуется, и он выпрямятся.

– Пеликанов, ты слышал, что сказал доктор. Быстро сделал массаж.

– Что, я? Я, что ли!? Это ему я, чтобы это самое место мять? Это мне, что ли!?

– Да, ты, что б тебя… Еще поговори мне тут. Я что ли это должен делать? Быстро выполняй, или я тебе массаж сам сделаю такой, что не обрадуешься. Мни, как следует. Будешь знать, как над сокамерником издеваться.

– А я что? Мне никто ничего не говорил. Что сразу я?

– Мни, как следует. Сильнее. Растирай ноги. Задницу массируй. Мягче, мягче, Пеликанов. Без лишних усердий. Мягче, я сказал. Растирай. Ладонью. Вот так. Гляди у меня, Пеликанов.

– Ну, как, товарищ, получается? Правильно делаете. Круговыми движениями вдоль ягодиц. Вот так, вот так. Ну, как он, отходит? Распрямляется?

– Сам, попробуй.

– Простите, я не специалист по массажу. Это не мой профиль. Труп осмотрели? Можно забирать?

– Увози.

– Петр Иванович, носилки! Можно забирать. Поехали.

– Натянул штаны, Пеликанов?

– Натянул.

– Ух, Пеликанов! Следак приедет, припаяет тебе издевательства.

– За что, начальник? Это же не я! Я тут не причем. Сами, сказали усадить.

– Я тебе покажу, не причем! Я тебе, когда это сказал? Два часа назад я тебе это сказал. А ты что сделал? Кто два часа издевался? Кто на ведре держал? Все видели. Точно припаяет. Сиди смирно. Что б я тебя и не слышал. А его этого на скамейку усади. И пальцем не трожь. Вот, дело ешкина вошь. Терпила помер, негодяй гикнулся. Гляди, Пеликанов, что бы тебе еще смерть инженера не впаяли. Чем ты там в него пульнул?

– Я пульнул? Да ты что, начальник!?

– Гляди у меня! Издеватель. Усадил на парашу. Любой чокнется.

Прибывшие по вызову психиатры установили явную неадекватность поведения задержанного и вероятное органическое повреждение мозга. Вкололи успокоительного. Но ожидаемого эффекта оно не принесло. Усилили дозу – безрезультатно. Тишка по-прежнему на задаваемые вопросы не реагировал, выл и раскачивался. Врачи развели руками, вкачали сильного снотворного и с тем уехали.

Гудящее сознание заволокло темной тягучей трясиной, и оно померкло.

* * *

С двух сторон пронзая уши, грохнули стальные кулаки вагонных сцепок, брызнул по стенкам черепа раздавленный гул голосов и с воплем страшного пробуждения вихрем ворвался через ноздри роскошный букет спертых ароматов грязного, давно не стиранного нижнего белья.

– Очухался, мужик? – спросил первый голос.

– Озверели мусора, – ответил второй.

– Замучили парня, – согласился первый, – Пить хочешь? Хрущ, дай кружку. Глотни малость, полегчает.

Тишка очнулся в камере предварительного заключения, куда его поместили по указанию следователя. Оглушительный виток новой жизни захлестнул спутанное сознание. Водоворот стремительного информационного потока с набатным гулом закружил его маленькое «я» и понес в бездну безумия. Барахтаясь и захлебываясь в нем, он пытался ухватиться за последние проблески зрительных образов, соотнести себя с миром, выбрать точку опоры, начало отсчета для ориентации в хаосе звуков проглотившего его безграничного восприятия. Мир стал иным. Чудовищным, гадким и грязным. Огромная выгребная яма с громом и топотом обрушилась на его голову, забивая своей жидкой массой мозг, ноздри и легкие.