Алексей Доброхотов - Темное Дело

– Как это давай? – изумился потерпевший.

– Тебе надо, ты и давай. Подставляй, если надо, – пояснил дежурный.

– Гена, это же государственное дело, – возмутился Лыков, – От этого может быть зависит будущее отечественной науки.

– У нас каждый занимается своим делом. Мое дело жуликов ловить, а не по горшкам их рассаживать. Тебе надо, вот, ты и… вообще, сам понимаешь.

– Да я… да, как я… я же не могу… – развел руками растерянный инженер.

– Ладно, – великодушно смягчился милиционер. На его долю выпало не так много развлечений в этом необычном деле и, мелко подкалывая утомленного интеллигента, он явно наверстывал упущенное, – Пеликанов! – зычно скомандовал в глубину аквариума, обращаясь к одному из задержанных, – Пеликанов!

– Я, гражданин начальник, – отозвался из темноты сиплый, прокуренный голос.

– Пеликанов, видишь этого урка?

– Давно смердит, падла.

– Возьми парашу и размести в ней его задницу, понял? Не забудь штаны снять.

– Я тебе что, придурок, что б литерить?

– Не понял! Ты понял, что я тебе сказал? Выполняй. Быстро. Без разговоров. Я тебе, Пеликанов… – пригрозил он массивным кулаком, – Ты меня знаешь.

Шваркнуло жестяное дно по бетонному полу. Тишку грубо подхватили, приподняли, сдернули штаны и воткнули голым задом в обгаженное ведро.

Тем временем невнятные, клокочущие, бессистемные, бессвязные, разноголосые звуки, переполнявшие его несчастную голову, постепенно стали вытягиваться, округляться, вычленяться из общего хаоса в отдельные слова, едва различимые, странные, пугающие, бестолковые и, вдруг, ставшие неожиданно понятными, даже обидными, словно обращенными к нему лично и по поводу его унизительного положения. Медленно они выстраивались в отдельные фразы, в основном ненормативного содержания, словно множество обиженных кем-то одновременно сетовали на свою судьбу, обстоятельства и злых людей, не дающих житья и прохода. И хотя основная их часть явно адресовалась непосредственно ему, нахально рассевшемуся здесь петуху, своими заморочками отрывающему добрых людей от их глубокомысленных занятий, он на них не обиделся. Скорее изумился и остолбенел, словно каменное изваяние, намертво приросшее к своему постаменту. Он ощущал себя радиоприемником на круглой батарее, мембраной гигантского репродуктора вместо мозга, исполняющего все трансляции одновременно. Скворечником, заполненным крикливыми гномами, без конца бранящимися и ворчащими.

– Вот, тебе, бабушка, и щучий хвост, – простонал Тишка, уткнувшись горячим лбом в холодные прутья решетки.

По другую её сторону прямо перед ним склонился инженер, прислушивающийся к каждому исходящему звуку.

– Готово? – обрадовался он.

«Только бы получилось… Сил моих больше нет. Просто тошнит от этих уродов. Поскорее бы все кончилось. Боже, как хочется домой. К Маше. Милая моя Маша… Как я устал…», – зазвучал внутри новый голос и Тишка, вдруг, понял, что он каким-то неведомым образом слышит мысли этого самого нависшего над ним терпилы.

– Ну, что? Сделал? – поинтересовался тот.

«Да пошел ты… козел драный», – в ответ подумал про себя Тишка и изумился тому, как инженер мгновенно отпрянул назад, словно ошпаренный кипятком.

«Что это?!» – воскликнул внутри голос, – «Что это было? Кто это сказал?»

Тишка не мог и не любил вдаваться в дискуссии, впадать в рассуждения или утомлять свой маленький мозг, дохлой рефлексией по поводу различных жизненных обстоятельств. Он следовал проторенной дорогой потребностей своего организма, употреблял простые фразеологические обороты с понятными физиологическими категориями. Мир всегда представлялся ему черно-белым, а происходящие в нем события – плохими или хорошими, в зависимости от того, каким боком они к нему поворачивались. И сейчас, утомленный всеми неприятными перипетиями дня, ошарашенный непонятными внутренними процессами, раздавленный невероятным потоком информации, он просто хотел разом покончить со всем, все прекратить, воткнуться головой подушку и уснуть. Просто лечь и уснуть. И все…

«Достал ты меня, фрайер, – простонал про себя Тишка, – Что буркалы вывалил? Ежа проглотил? Не дави ливер. Отвали…».

Инженер ошалело замер на месте, словно пригвожденный к столу, возле которого остановился, не в силах произнести ни слова.

«Этого не может быть. Этого просто не может быть. Этого никак не может быть. Этого никогда не может быть, – забарабанил внутри голос, – Боже, я, кажется, начинаю сходить с ума. Нет, я просто сильно устал. Это мне только кажется… Это… галлюцинация. Это от переутомления. Главное не волноваться. Главное успокоиться. Сесть и успокоиться, – он охватил голову руками, сел на стул, перевел дыхание, – Все. Теперь все должно кончиться».