Яков Гринберг: Игры с табу

Сказал и сам засмеялся своему ответу. Он весело и благожелательно смотрел в зал, явно недооценивая угрозы, исходящей от оппонента.

– Я знаю, на что вы замахнулись, – вдруг провозгласил профессор Кроуфф с красным, перекошенным от злости лицом, – вы на религию замахнулись. Вы атеист, безбожник. «Абсурдная и нежизненная идея», как вы изволили выразиться, внедряется в сознание низших, безмозглых тварей, а вы будете хладнокровно наблюдать, как она гаснет, слабеет и исчезает от поколения к поколению. Ясно, на что вы намекаете. Какое право вы имеете моделировать на животных, у которых нет души, святая святых – веру в божественное провидение? Какой результат вы хотите получить? Этот эксперимент – самая аморальная вещь, о которой мне приходилось слышать, это даже хуже, чем опыты по клонированию человека.

Доктор Воллис хотел было язвительно ответить, что в обществе людей вообще любое некритическое поклонение чему-либо или кому-либо точно подходит под предложенный критерий. Любая догма, любая идея всегда подвергаются проверке у нового поколения. Почему уважаемый профессор Кроуфф считает, что именно религия

является объектом его нападок, а не тоталитарная модель развития общества, разные культовые группы, но его уже не было слышно.

Зал зашумел, заволновался и распался на мелкие группы спорящих. Научное собрание имеет свои болевые точки, темы, которые бессмысленно и вредно обсуждать, по причине их чувствительности и иррациональности. Одна из них – религия, но есть и другие. Расизм, например, или голодающие дети. Фраза: «Мы же с вами хорошо понимаем, что главная и основная причина заключается в том, что мистер имярек негр. Стыдно, господа!» вызовет бурю, в которой наверняка потеряется сама суть вопроса. Или: «Само обсуждение этого, замечу, весьма дорогостоящего проекта представляется мне аморальным. Посмотрите вокруг, господа, голодающие дети, и значительная часть наших сограждан живет за чертой бедности» почти гарантированно приведет к трудностям в принятии даже самого интересного исследования. Посему в университетской среде, в отличие от политики, существует внутреннее соглашение, что-то вроде морального кодекса, подобные проблемы обсуждать не принято, это дурной тон, но бывают исключения. Упомянутое клонирование, например.

Давно замечено, что любая выборка людей, объединенная по случайному принципу, обладает общими чертами. Это могут быть люди одной профессии, как то: дворники, спортсмены или ученые, родители на родительском собрании в школе, члены престижного клуба или соседи по дому. Участники любого собрания стихийно делятся на три неравные группы. Первая и наименьшая – это «способные», они быстро схватывают суть дела, понимают, что от них требуется, и адекватно реагируют. Вторая и наибольшая часть – это «народ», его не интересует проблема, он отсиживается на собрании и не хочет вникать в происходящее, голосует случайно, под воздействием эмоций или последнего оратора. Оставшаяся часть – это «демагоги», люди, сознательно

или бессознательно нарушающие основные логические принципы. Они всегда все понимают неправильно, с точностью до наоборот, находят какие-то дикие, совершенно не относящиеся к данному вопросу возражения, всегда напористы и многословны и часто перетягивают «народ» на свою сторону, заставляя искренне изумляться организаторов собрания бессмысленностью принимаемых решений. Наличие таких «демагогов» в среде дворников не удивительно, люди без глубокого образования, не привыкли логически мыслить, но когда видишь таких профессоров, цвет национальной науки, оторопь берет. Хочется спросить: «Как они сюда попали?». Ну натиск нечеловеческий, ну усидчивость, ну связи, но все равно как-то странно, причем, глядя на них, сразу в голову приходит математический знак – чем меньше, тем больше. Расшифровка такая: чем меньше, вернее, мельче человек, тем больше захватить хочет, чувствует свою слабость, поэтому нуждается во внешних атрибутах власти, а власть для них – это стенка, которая надежно отгораживает от простых вопросов типа: «А ты сам, в сущности, кто такой? Как сюда попал? Что умеешь?»

Доктор Воллис был раздосадован и озадачен, он никак не ожидал, что его тема вызовет такие крайние мнения, ведь о религии и о том, чтоб что-то там проверять, он вообще никогда не думал, это было вне сферы его интересов, он занимался физиологией животных, поэтому, когда дискуссия разгорелась не на шутку, он подумал, что тут какая-то ошибка, недопонимание. Цели и задачи эксперимента совершенно другие, не нужно за уши притягивать то, чего здесь нет и быть не может. Он попытался разъяснить собранию истинное положение вещей, но было уже поздно, его мнение утонуло в нервной и эмоциональной перебранке всерьез разошедшихся участников дискуссии. Вопрос об эксперименте приобрел незапланированный характер принципиальной проблемы, мировоззренческий масштаб.