Все мы грешные?
Я никогда не назову себя грешником!
Если хотите узнать человека, взгляните, как он живет. Дом вам расскажет обо всем: о культуре, духовности, заботах, стремлении и мечтах своего владельца. Точно так же по внешнему виду населенного пункта можно судить о его жителях.
Наш поселок зовут Красновкой. Имя это произошло от фамилии какого-то неизвестного революционера, когда-то махавшего шашкой в этих местах. До его прихода поселок звали Александровкой, в честь одного из царей. А еще раньше – Тулукдыш: так эту местность именовали аборигены – питхи, жившие тут, пока их не прогнали казаки-первопроходцы.
Культура нашего поселка выражается в клубе. Он так и называется – Дом культуры. Днем там проводят собрания политически активные старожилы, а вечером политически пассивная молодежь отрывается по полной на дискотеках, потребляя все, что горит и пахнет. Вокруг клуба – деревья и кусты свободного роста в окружении загаженных домашней и уличной живностью газонов. Конечно же, газоны эти не знают, что такое коса, и их разнотравье достигает окон первых этажей. Вечно царящее вокруг Дома культуры зловоние мочи и перегара не под силу устранить дождям, которые устраивают поселку редкие помывки.
Духовный мир поселка символизирует почерневший остов старой церкви, на которую в начале двадцатого столетия у прежней власти не хватило динамита. Церковь эта шестьдесят с лишним лет мрачным изваянием нависала над поселком, пугая детишек выбитыми окнами. Теперь же к церкви приставили священника, внутри сделали легкий ремонт и воздвигли какой-никакой иконостас. На внешнюю отделку средств, конечно же, не хватило, а потому снаружи церковь все равно осталась чудовищным мрачным исполином, в который далеко не каждый рискнет заглянуть, чтобы увидеть скромную внутреннюю красоту.
Заботы поселка бесконечным людским роем ежедневно вьются около единственного завода и единственной воинской части. Даже тот, кто не является рабочим или военным, непременно участвует в прокорме, одевании или обворовывании этих двух объектов. К ним же сводятся и жизненные стремления жителей поселка: у молодых – рано или поздно примерить робу или форму, у взрослых – как можно дольше удержаться в цеху или в казарме, пока не выпроводят на пенсию.
Мечты в нашем поселке ни в чем не выражаются. Их попросту нет.
Днями поселок работает, костеря задержки зарплаты. Зато, когда получает деньги, на радостях пропивает все подчистую, порой уходя в недельные запои. Благо самогон он гонит практически в каждой квартире и хатке. Питается поселок в основном с огородов, которые укутывают его подобно старому сшитому из коричнево-зеленых лоскутков одеялу, раскинувшемуся вокруг от горизонта до горизонта. Близость китайской границы снабжает поселок необходимым минимумом одежды, за которую тот вывернул все свои чахлые недра, сдав на металлолом все, что мог достать: от медной проволоки до ржавых остовов экскаваторов, разбросанных по заброшенным карьерам. А вообще, поселок в меру примерный гражданин и жителей своих убивает исключительно по пьяни, считая это вполне смягчающим вину обстоятельством. И, конечно же, он не заметил, как однажды ночью на его темных улицах появились два чужака и как одно живое существо пыталось убить другое.
Конечно же, я тоже не видел, как именно это происходило. Однако мое склонное к фантазиям воображение не раз рисовало мне такую картину…
…Дорога. Гаражи сплетаются в темный лабиринт. В мечущемся свете фонаря поблескивают застилающие дорогу гладкие камни и десятки мокрых металлических ворот. По железным крышам тарабанит дождь, отчего в округе стоит равномерный гул. Нарушает его лишь шорох быстрых шагов по гравийке.
Под фонарем возникает человек. Полумрак почти скрывает его, лишь ярким пятном сияет белая куртка.
Раздается хлопок тетивы. Рассекая капли, к человеку мчится короткая стрела. Но в этот момент ее цель поскальзывается – и к обитой жестью стене гаража пригвождаются лишь несколько мокрых темных волос. Пустынная улица отзывается железным гулом. Человек вскакивает, испуганно озирается. Убегающие вдаль тоннели гаражей кажутся ему безлюдными. Единственное движение: в шипящих лужах пляшут черные тени на фоне затянутого тучами неба.
В арбалет ложится вторая стрела.
Человек бежит, скользя по грязи разбитой дороги, стараясь поскорее выбраться из предательски яркого фонарного света. Да только мелькающая во мраке светлая куртка все равно делает его отличной мишенью.
Читать дальше