Ирина Лукницкая: Оберег на любовь. Том 1

– Да, Ира. Ей скоро шесть. Она младше меня почти на одиннадцать лет. Такая у нас большая разница получилась.

– Да, разница колоссальная, – прикинув что-то в уме, всерьез констатировал Алексей. – Выходит, ваша сестра почти ровесница моей дочери. И как вы с ней? Ладите?

– Когда как. В общем-то, она девчонка неплохая. Просто, бестолочь еще. Бывает, сильно меня достает. Вечно увяжется за нами, а потом ноет. Сонька еще к ее воспитанию руку приложила. Уж чересчур разбаловала. Она, как только розовый кулек с Иркой увидела, так сразу и полюбила сестру мою до беспамятства.

– А вы? Любите сестренку?

– Ну, естественно. Как ее не любить? Очаровашка! Только приходится шлепать иногда, когда по-хорошему не понимает. Правда, когда она плачет, я сама чуть не реву. Так жалко становится этого невинного ангела с голубыми глазами. Хочу как-нибудь ей тоже Качканар показать. Только сомневаюсь – поймет ли? Маленькая она у нас еще какая-то.

– Потому что младшая. Для меня тоже мой брат всегда пацан. Кстати, а почему все-таки Качканар? Насколько я помню, есть такой город на Урале.

– Да. Я потом это узнала, когда стала постарше. Папа туда ездил в командировки. Он не любил уезжать из дома. Кто знает? Может быть, каждый раз, когда мы румяные да довольные вбегали в дом, и к нам с распростертыми объятиями выходила навстречу мама, отец представлял себе, что вернулся из очередной командировки?

Так мы сидели, свесив ноги, на краю света и задушевно беседовали. Не знаю, как назвать состояние, в котором я находилась. Одним словом, мне было хорошо, как никогда. Было ли Алексею так же комфортно, как мне? Во всяком случае, он с неподдельным интересом слушал мою болтовню и с веселым любопытством наблюдал за моими безотчетными действиями. Обычно, если мне бывало спокойно и комфортно на душе, ко мне возвращалась детская привычка что-нибудь погрызть или чем-нибудь похрустеть. Вот и сейчас я ощипывала ближайшие травинки, похожие на колоски, и разгрызала их молочные кончики, при этом еще беспечно болтала одной ногой, заброшенной на другую, не замечая за собой изъянов в поведении. Мама называла мою манеру качать ногой – «черта нянчить», частенько одергивала меня и удивлялась моей патологии: «Нормальные люди ведут себя так только в состоянии крайнего волнения, либо когда сильно нервничают. Почему ты у нас такая поперечная? Ну что у тебя нога как маятник? Вот сейчас, в данный момент, тебя же ничего не беспокоит? И перестань, пожалуйста, грызть карандаш, когда с тобой разговаривают».

Тут Алексей сделал жест, которым разом отменил мою вредную привычку. Он решительно отобрал и забросил ни в чем не повинную травинку, приблизил обе мои ладошки к своим глазам, разглядывая их с ужасом, и с болью воскликнул:

– Я так и знал!

В его руках кисти моих рук выглядели маленькими, худыми и какими-то жалкими. То ли потому что загорели до черноты, то ли на фоне богатырских ручищ Алексея – они казались еще мельче, а может, от того, что были изрядно исцарапаны и грязноваты после уроков скалолазания. Я, разумеется, очень застеснялась, выдернула руки и спрятала их за спину. Но оказалось, дело было не в царапинах и не в худобе. Алексей настойчиво захватил мои ручонки обратно и сказал озабоченно, безмерно страдая от своей вины:

– Дай сюда. Бедные маленькие ручки. Ах, я идиот! Посмотри, какие мозоли. Знал же, нельзя женщину на весла, тем более такую маленькую и нежную.

Только тут я заметила, что на обеих моих ладошках, как раз напротив каждого пальца, появились пугающие волдыри, заполненные прозрачной мозольной жидкостью. Выходит, сгоряча, оглушенная новыми впечатлениями, я до сих пор не замечала ни боли, ни мозолей. Пребывая в крайнем смущении от повышенного внимания к моим испачканным рукам, я, тем не менее, не пропустила мимо ушей ключевую фразу Алексея. Он назвал меня женщиной, хотя и маленькой. Впервые причисление к слабому полу не вызвало у меня открытого протеста. Ведь как раньше бывало: если какой-нибудь паренек своей слабостью, недостойным поведением или глупостью сильно разочаровывал моих друзей противоположного пола, то пацаны всегда ставили ему один и тот же диагноз: «Да он девчонка! Тряпка…». В таких случаях я обижалась за всех девчонок подряд, а сама предательски жалела, что не родилась мальчишкой. Сейчас, напротив, я была польщена и, по-моему, ухватила главное – быть женщиной не так уж плохо. До меня вдруг начал доходить смысл фразы: «Сила женщины в ее слабости». Мне даже показалось, что я чуть ли не физически ощущаю, как во мне просыпается эта новая загадочная сила. Или слабость? В общем, я совсем запуталась, потому что находилась в пограничном от обморока состоянии. Оно было вызвано нестандартным поведением моего нового знакомого и тактильными ощущениями, доселе мною не испытанными, но жутко приятными. Алексей все это время не выпускал моих ладоней, гладил, дышал на пузыри, успокаивал, уговаривал и с раскаяньем обращался непосредственно к моим пострадавшим ладошкам: