Александр Махнёв: Огоньки (сборник)

Окончив 9 классов в Инской, я уже не думал поступать в 10 класс. В самом разгаре была война, возраст подходил к призывному. Лето 1942 года, как и предыдущего, я работал в Доме офицеров Бердской авиашколы. В семье решили, что буду работать до призыва в армию. Прошли сентябрь, октябрь, как полагается, шёл учебный год в школах.

В конце октября в Бердске появились два парня в необычной военной форме: в командирских фуражках с чёрными околышками, в кителях со стоячими воротниками и в тёмно-синих брюках навыпуск, с красным кантом. Это приехали представители Десятой ленинградской специальной артиллерийской школы, находившейся в эвакуации в селе Кузедеево Кемеровской области. Их послали за пополнением для школы. Агитация этих ребят, красивая форма, желание учиться и быстрее попасть в армию – всё это в один момент перевернуло мою жизнь. Через несколько дней я уже был в Кузедеево в артшколе.

С одной стороны, это была обычная средняя школа, те же предметы и та же программа, с другой, значительное количество времени выделялось на военную подготовку, причём с артиллерийским уклоном.

Был директор школы, гражданский человек, и был комиссар, кадровый военный, все учителя – люди гражданские. По военной организации школа была дивизионом трёхбатарейного состава. Первая батарея – 10 класс, вторая – 9 класс, третья – 8 класс. Командирами взводов были учителя – классные руководители. Штатных военных было человек шесть. Это комиссар, командир дивизиона, командиры батарей. Все они были не годны к строевой службе по разным причинам. Например, комбат лейтенант Соломонов. В первых боях на фронте он был тяжело ранен, остался без правой руки. Дивизионом командовал подполковник Стренковский, офицер с дореволюционным стажем, ему было за шестьдесят. Между прочим, первые понятия о военной чести, порядочности и дисциплинированности мы получили именно от Стренковского.

Основу школьного контингента составляли ленинградские ребята, пережившие блокаду, истощённые, измученные, не по возрасту взрослые, с навсегда застывшей печалью в глазах. Вместе с тем это были прекрасные товарищи. В подразделениях школы главенствовали законы дружбы, порядочности, честности, коллективизма. Ничего общего с такими понятиями, как дедовщина, издевательство и т. п., о чём в девяностые писали и говорили и что в действительности имеет место в школах, ПТУ, армии, в нашей школе не было.

Так вот, вернусь к портрету с письмом. Фотографии в Кузедеево не было, а так хотелось послать домой фото в военной форме. В нашей батарее был ленинградский паренёк Гриша Екельчик, обладавший незаурядными способностями в рисовании. Я долго просил его сделать с меня набросок. Гриша наконец согласился и сделал действительно только набросок, остальное я сам дорисовывал. Письмо было обычное, но в нём есть такая строчка: «Да, теперь-то, наверное, долго не увидимся, так как после этой школы пойдём в училище, потом армия и прочее…» Последнее слово, «прочее», звучало многозначительно, ведь был январь 1943 года, война находилась на самом пике, кто знал, что нас ждало впереди. Вот и отсылал я родителям и младшим братьям свой портрет на память.

Отец повесил рисунок на стену, и он так и провисел до конца войны и первые послевоенные годы, потом попал в отцов архив, затем уж ко мне.

Бумага пожелтела, на ней оставили следы мухи, рисунок выцвел, а вот память о том времени он оставил.

Вообще об этом периоде у меня самые яркие и добрые впечатления. Мы учились, служили, овладевали военной наукой, мы были уверены, что не за горами наше время, и мы поедем на фронт. Мы жили одним – мыслями о фронте. Только бы успеть. Память вновь, как лучик света, вырывает фрагмент того времени. Холодно и голодно, нет электрического света. Мы, десяток спецшкольников, расположившись кружком у топящейся печки, негромким стройным хором поём недавно пришедшую в нашу сибирскую глушь песню «Бьётся в тёмной печурке огонь».

Так и запомнил я – сгрудившиеся в полумраке у печурки ребята, будущие солдаты, отблеск огня на их лицах и трогающая за душу песня, соответствующая тому нашему настроению.

Март 1944-го. Я курсант Днепропетровского артиллерийского училища. Училище находилось в эвакуации в Томске.

Видимо, от постоянного холода и недоедания я заболел фурункулёзом и был направлен в гарнизонный госпиталь. Пролежав неделю, я поправился и в числе выздоравливающих уже направлялся на различные работы при госпитале.

И вот однажды дежурная сестра говорит, что ко мне приехала мать и ждёт встречи со мной.