Анатолий Малкин: Почти все о женщинах и немного о дельфинах (сборник)

То, что случилось в пятницу, в директорском кабинете, видимо, еще не разнеслось по институту, поэтому охранник на входе, как всегда, приветливо кивнул и отдал мне связку ключей от бассейна.

Четырехтонная дельфиниха, увидев меня в дверях, сплясала на воде настоящую джигу – выпрыгнула вверх и, опираясь на хвост, который у нее работал как лодочный винт, прошлась кругом по бассейну. Таких трюков она мне еще не показывала – видно, не ждала сегодня. Когда прощались в пятницу, я сдуру шепнул ей, что можем долго не увидеться, а она, оказывается, поняла.

Двадцать лет назад я тонул на Черном море, тонул всерьез и безнадежно – и уж не знаю, как другим удавалось в моменты смертельной опасности пробегать мысленным взором по уходящей жизни, прощаясь с ней, – я ничего такого не видел, а просто орал, как безумный, и колотил по воде руками и левой ногой, потому что правую свело судорогой напрочь. Поддерживала меня на плаву только злость на себя самого, решившего на утренней заре, когда окрест не было ни одной души, ни одного суденышка, заплыть так далеко, и все из-за спора с самим собой, чтобы раз и навсегда победить страх перед глубиной.

Когда я совсем выбился из сил и, ухватив последний глоток воздуха, начал погружаться в проклятую глубину, вокруг меня вдруг под напором десятка мощных округлых, бутылконосых тел, закипела вода.

– Люди, милые, водяные люди, спасите меня, пожалуйста! Я люблю вас, водяные люди! – вопил я, не переставая, пока эти ребята, все сплошь со счастливыми улыбками, никогда не покидающими их странным образом устроенные лица, не окружили меня тесным кольцом и не выволокли на мелководье. Когда я смог подняться на ноги, они весело засвистели на все лады и наперегонки умчались в расплав поднимающегося над морем солнца.

Потом я много читал о случаях такого же спасения, как и мое. Оказывается, дельфины почти единственные существа в воде, дышащие воздухом с помощью легких, чувствовали воздушный пузырь в легких тонущих и спасали их, видимо, принимая за себе подобных, – во всяком случае, ученые так объясняли это поведение. Хотя мне совсем не показалось, что дельфины принимали меня за своего – они точно знали, что я другой, я видел, как они смотрели на меня, как пересвистывались обо мне, как ждали, когда я поднимусь на ноги, – значит, понимали, что у меня нет хвоста? Вот так, задавая вопросы, я и прилип всем сердцем к дельфинам, второй десяток лет занимаясь с ними – а может, это они возились со мной, весело играя в мои опыты, – но появилась Катька, и жизнь эта переменилась.

Была она не из тех, что спасли меня, из совсем других, сурового нрава дельфинов, которых зовут касатками или убийцами китов. Родилась в норвежских водах и больше всего любила сочную селедку заедать жирным палтусом и только в крайних случаях снисходила до суховатой трески. Можно было только любоваться, как она, выпрямившись во весь свой семиметровый рост, выпрыгивала из бассейна на помост – четыре тонны стремительного веса, казалось, налетали неотвратимо и беспощадно, но за мгновение до смертельного удара, она мягко тормозила на овальных ластах и игриво замирала возле моих ног, всем своим лукавым видом показывая, что на самом деле она добрая и покорная девочка.

Катька обожала, когда я чесал ей розовый, бесконечного размера язык – звуки, которые доносились из чудовищного размера пасти, можно было смело считать ласковым мурлыканьем. С первой встречи мы понимали друг друга с полдвижения, с полуслова – иногда я думал, что, может, она и есть та самая женщина, которую мне встретить на земле не удалось, потому что она жила в море, внутри этого водяного существа.

Но если серьезно, то именно Катюха сделала нашу лабораторию известной в узких научных кругах – она подпустила меня к себе с инструментами и, не дрогнув, разрешила вживить датчики – поэтому, например, и стало понятно, что у дельфинов спит только половина мозга, а вторая следит за тем, чтобы нормально дышать и не захлебнуться водой во сне.

Удача, как это и положено по жизни, была немедленно уравновешена – со мной распрощалась Вторая Оля, Воля – это прозвище оставалось, конечно, тайной для нее.

По всем житейским меркам жена из нее вышла, скажем, в смысле чистоты, кухонной подготовки и специальных женских особенностей, совсем недурная. Но обычная для женщин идея, что они являются чем-то вроде подарка судьбы для мужчин, оценить который они без переделки не могут, именно у Воли была развита чрезмерно.