Егор Киселев: Пригород мира

Павел не знал, куда теперь идти, и нужно ли вообще куда-нибудь идти, но и в парке оставаться ему не хотелось. Он решил, что лучшим выходом из ситуации было бы проводить Веру до дома и идти восвояси одному, вырваться, наконец, из этой их нервозной недосказанности. Они вышли на тротуар, ведущий к ее дому.

– Злишься на меня? – спросил Павел, не поворачиваясь к Вере.

Вопроса она явно не ожидала, однако не растерялась и твердо ответила:

– Нет, а ты?

– Нет, не сержусь, – выдохнул Павел. – Хотя… – он выдержал паузу для театральности. – Нет, не сержусь, – уже уверенней произнес он.

Но и из этой его нелепой попытки никакого разговора не получилось. Они все также не спеша шли, Павел с какой-то особенной тоской смотрел теперь на эти улицы. Теперь они казались ему бесконечно далекими, даже равнодушными; последний раз он был здесь еще зимой, когда этот же заурядный городской пейзаж, казалось бы, должен быть совсем безжизненным. Но в то теплое пасмурное серо-желтое утро все здесь было каким-то резким и острым: чернели деревья на кремовом снегу, дома остервенело вгрызались в тяжелое зимнее небо. Теперь тот агрессивный зимний пейзаж казался Павлу более правдивым и более теплым, нежели вид, который теперь открывался его взору. Есть что-то в этом редком зимнем тепле от самых глупых грустных песен, что-то оседает в душе, в какой-то момент эта сырая промозглая ветреная серость становится милее солнышка, равно как посреди большого горя радостные голоса режут душу, а горькие напевы ее лечат. Павел вдруг заскучал по теплому зимнему ветру, по той влаге, которую он иной раз приносит в города, весной здесь еще не пахнет, снег еще не тает, но сколько здесь надежды!

Павлу вдруг вспомнилась нелепая шляпа Веры, ее высокомерный взгляд и надрывные речи, он вспомнил, как впервые услышал ее голос, смех. Теперь все эти воспоминания казались ему совершенно далекими и призрачными, будто были в другой жизни и с другими людьми. Теперь они вызывали улыбку, хотя и грустную, но улыбку. Вряд ли Павел хотел бы пережить все это снова, но сделать так, чтобы этого всего никогда не было, он точно не хотел.

– У меня какое-то дурное ощущение, что мы постарели, – вдруг начал он. – Мне уже слишком мала школьная форма.

– Не торопись стареть, – ответила Вера. – Еще не время.

– Да-да, – отстраненно отозвался Павел. – Но мне почему-то кажется, будто прошла вся жизнь. А школа была совсем-совсем давно, даже наш одиннадцатый класс, будто и не было его вовсе.

– Дальше, говорят, время летит еще быстрее… – Вера прервалась. Ей показалось, что ее замечание здесь совсем неуместно.

– Мне вот интересно, – продолжил Павел после короткого молчания. – Ты ведь учишься в этой школе с самого первого класса, а познакомились мы почему-то только в одиннадцатом, почему?

– Ты меня не замечал, – тихо ответила Вера.

– Не может такого быть. – Твердо возразил Павел. – Где-то ведь мы непременно должны были встретиться.

– Я постоянно участвовала в олимпиадах, а на школу актива попала только в этом году.

– Теперь-то уже и не представится случая, – тихо ответил Павел. – А мне посчастливилось в этом году поучаствовать везде, где только можно.

– Посчастливилось? – туманно произнесла Вера.

– Да и я о том же, – потупился Павел. – Я ведь в основном один отдувался за все одиннадцатые классы, пока вы там прохлаждались.

– Ты мог бы, наверное, отказаться.

– Наверное? – Павел удивленно посмотрел на Веру.

– Ну, да. Никто кроме тебя с нашей параллели вести эти мероприятия и не согласился.

Павел опустил голову. Он отчетливо почувствовал, как кровь прилила к лицу:

– М-да. Отличненько. – Он достал сигарету. – Чувствую себя полным идиотом.

– Могу сказать в твое оправдание, что вряд ли бы кто-нибудь справился лучше тебя. – Ответила Вера, не поднимая на него глаз.

– Сомневаюсь, – он затянулся. – Ладно, Вер, мне пора. Увидимся.

– Прости… – еле слышно выдохнула она.

Павел ушел. Ему вдруг стало невыносимо находиться в обществе, казалось, что над ним смеются решительно все, кто только может, а он – глупец – этого и не заметил! Его преследовала мысль, будто его положение в совете сродни положению школьного плотника, который и плотник, и дворник, и завхоз. Его беспокоило не столько то, что он мог отказаться, теперь он нашел живое подтверждение своим размышлениям. Он не думал, что кто-то там из школьного совета его руками жар разгребал, нет, его убивала мысль, что даже здесь никто не разделил его участи. Кажущаяся победа оказалась на деле самым горьким и бессмысленным поражением. Впрочем, вся эта история, конечно же, еще получит продолжение. Павел, блуждая по лабиринтам жалости к себе, упустил из виду, что Вера хотела с ним поговорить. Она будет ждать повода, а ему выпадет возможность отказаться от участия в школьных мероприятиях, куда его по обыкновению пригласят. Но сейчас на этих фронтах наступило затишье, перед самой главной бурей школьной жизни.