Игорь Агафонов: Соблазн. Проза

– Вот я набросал кое-какие вопросы, – сказал он, осознано остерегая себя от преждевременной радости, – чтобы нащупать точки соприкосновения и понимать друг друга в дальнейшем с полуслова. – И он подвинул к себе золочёную чашечку с чаем.

– Да-а, – откликнулась Надежда Никитична и одобряюще посмотрела на мужа, и Сява Елизарыч кивнул заинтересованно.

– Вот вы общались с преподобным Лазарем… Каков он, по-вашему?.. Каким лично вам показался – телесным, живым? Или каким? Или иначе сформулирую: каким представляется – воображение, может быть, включается, – или на каком-то ином уровне ощущений? Ощущения эти земные? И возможно ли их обозначить точным словом? Был ли диалог меж вами?

– Вы знаете… – Сява Елизарыч взял большим и указательным пальцем нижнюю свою губу и так, не отпуская, вздохнул и продолжал, и рука его некоторое время так и следовала за губой, пока не была по знаку супруги отпущена: – Вы правильно оговорились: ощущения эти не земные, и вряд ли их можно передать в слове. Чудо невозможно доказать, его можно только увидеть или не увидеть.

«Где-нибудь вычитал, – подумал Клепиков Тимофей с неожиданным раздражением – начитанность персонажа не обещала искренности. – Надо его расшевелить как-нибудь… раззадорить… разозлить, может…» Сказал мягко, доверительно:

– Я читал массу всяких книг… и о духовном прозрении в том числе. И вот, знаете, один философ выразился без обиняков – весьма и весьма цинично, скорее всего… Но тем не менее – для пущей ясности вопроса, может статься, полезно вспомнить.

– Говорите-говорите, – ободрила Надежда Никитична, – мы столько уже всякого наслушались, нам не привыкать.

– Дело не в этом… вернее, не во мне. Просто на всякое доброе дело всегда обязательно находится какой-нибудь рьяный разоблачитель. Или плеватель. (Намёк на собственный очерк в газете.) И наша задача – учитывать подобный факт. Причём, желательно заблаговременно.

– Так что же ваш философ сказанул такого циничного? – улыбнулся Сява Елизарыч, опять же прилаживаясь щепотью к губе своей, что выглядело теперь забавно, так как в глазах искрилось неподдельное ребяческое любопытство. – Не тушуйтесь. Сами же предупредили: между нами должны установиться откровенные отношения. Мы, пусть временно, но обязаны сделаться закадычными друзьями. На время, так сказать, подружиться должны, так я понял?..

Писателю Клепикову почудилась в этих словах насмешка, и он бросил подозрительный взгляд на визави.

– Так вот, если проект Христа, – сказал он уже с напором, – служит во благо человечества, то я не против, я даже за него. Если во вред, то – извините. Я к тому, что и Лазаря вашего можно повернуть, как некий проект… то есть кто-нибудь да захочет повернуть. Объявит во всеуслышание о мистификации… и тем привлечёт к себе внимание, приобретёт себе через вас популярность…

– Вы хотите сказать: я всё придумал… выдумал? Со-чи-нил?

– Как раз лично я ничего такого сказать не хочу. Но люди… Люди, они ж по природе недоверчивы в массе своей. На то или иное событие всегда же, вы знаете это не хуже моего, были и будут противоположные воззрения. Диаметрально противоположные. Потому и нужно для читателя создать художественный образ, из плоти и крови, что называется – доподлинный: пластичный, зримый, ощутимый всеми человеческими сенсорами, тогда… Книга, короче говоря, потребует от нас обоюдных усилий.

– Вообще-то, будь моя воля, я б всю вашу беллетристику пожёг на большущем костре. Оставил бы одну духовную литературу.

Надежда Никитична при этих словах мужа откинулась на спинку стула, лицо её заморозилось выражением неопределённости. Она приложила большой палец к передним своим зубам – обозначая этим паузу как бы, выжидание.

Клепиков же Тимофей, напротив, мысленно обрадовался откровению Сявы Елизарыча: «А сам заказываешь про собственную персону?» – саркастически усмехнулся он.

– И Пушкина с Лермонтовым? – уточнил на всякий случай.

– А чего Пушкин? Масон. И его тоже до кучи.

– Да, но… есть и другое мнение, причем, весьма авторитетные среди верующих. Что, например, сочинять ему помогал Всевышний.

– Хм. Можете подсказать источник?

– Разумеется. Чудо способно благодатно, благотворно преобразить всё что угодно, в том числе и художественное произведение. Создать возможность совершенства в поэзии или в чём-то ещё. Ведь не надо и ходить далеко: вот вы – прямое тому доказательство. Как назвать ваше общение с Лазарем, если не чудом? Так что в вашем высказывании есть противоречие. Скорее всего, вы некритически позаимствовали высказывание у кого-то, оно не ваше собственное, случайно попало на слух ваш, не прочувствованное, не выстраданное. Помнится, вы сами по телефону сказали мне, что не разбираетесь в литературе, поэтому вот и обращаетесь к профессиональному литератору…