Евгений Арсюхин: Медуза. Роман

Паша готов был взяться за дело в масштабах страны, но Либкнехт осадил:

– Ты горяч, это прекрасно, но есть регламент. Ты собака, ты пес Мстиславского, пес Российской Федерации, ты ищешь жертву, а дальше ею занимаются охотники. Ищи следующую.

Этим Паша и поделился с Людой. Люда разогревала пиццу в духовке.

– Пицца подорожала, – сказала она.

– Не покупай в магазине, делай сама.

– Слушай, «делай сама», тебе стряпуха нужна, чувырла суконная, или нормальная баба под твой статус? А если под статус баба, то бабу твою вообще не должны парить цены на пиццу, и тем более, как работает эта гребаная плита.

Спала отдельно.

Как-то в ночь Паша проснулся от того, что Люда рыдала.

– Ты что?

Она не отвечала, встала, голая, прошлепала к окну, силуэтом на фоне прямоугольника мелькнула.

Потом как бы пришла в себя:

– Нам детей надо, пора нам детей.

– Так какие проблемы?

Это была, конечно, ошибочная фраза, потому что только у мужчин нет проблем. У женщин они есть всегда. Вот просто так взять, и завести? А жить где, в однушке? Я не собираюсь спать в одной комнате с люлькой. Понадобится няня. Няне нужна отдельная комната. Это был разговор о деньгах, конечно же. На самом деле, все женские разговоры сводятся именно к деньгам, но мужчины этого не понимают, потому что не умеют вычленять суть вопроса. Им кажется, что нужно анализировать слова, брошенные в их адрес упреки, но слова в данном случае просто слова. Люде нужна новая просторная квартира.

– И не в такой дыре! Тут приличных школ нет! Ты согласен возить ребенка через весь город? Да что я, у нас и машины-то нет.

Принялись в ночи перебирать возможности, как квартиру заполучить. Эту продать – непонятно, откуда взять остальное. Кредит как бы отпадает. Ничего не решили, но Люда заронила то, что хотела заронить, Паше в голову.

А у Паши на работе времена были веселые. Дима, Дмитрий, добрый бог из машины, благодаря которому Паша стал тем, кем еще несколько месяцев назад и не мечтал стать – у Димы неприятности начались.

Завертелось все со странной планерки, на которой Мстиславский был зол. Знающие люди умели вычислять, сколько Мстиславский принял накануне. Принимал он хорошо, а годы-то не те уже, и Мстиславский утешал себя тем, что подрагивание суставов и необъяснимая агрессия с утра есть лишь разумная плата за вечернее веселье. Паша все еще не входил в ближний круг Мстиславского, поэтому таких нюансов в поведении босса не замечал. Те, кто входил, могли уловить беду не только по общему состоянию, но и по запаху – этот непередаваемый аромат похмельного мужчины, особенно заметный, когда Мстиславский поднимал руку, потому что аромат распространяется преимущественно из подмышек. Так вот, это была одна из таких утренних планерок.

– Что творится? – крикнул Мстиславский.

Ну, все замерли, мало ли, что творится. Тут каждый день что-нибудь творится.

– Подъезжаю сейчас к конторе, и вижу, на каких машинах ездят наши сотрудники. Некоторые наши сотрудники! В пору, когда президент ведет борьбу с роскошью, когда эта борьба ведется нашими, собственно, руками…

Ни одной фамилии на планерке тогда не назвали.

– Что делать? – спрашивал Дима за обедом у Паши.

– А что?

– Парковаться подальше, что ли.

– Так ты на свой счет?

– Ну а как не на свой.

– На метро попробуй.

– Нет, я лучше в пробке три часа простою, встану раньше перепелов сизокрылых, но поеду на своем руле, чтобы соотечественников не нюхать.

Фраза про «не нюхать» как-то запала Паше в душу, потому что он применил ее к себе. Он ездил на метро, считая это в принципе не самым удобным и приятным делом, но и не так чтобы ужасным. Получается, он то ли нюхал, и радовался, то ли под вонючими соотечественниками можно было разуметь и его.

Не Дима ли рассказывал Паше, что выделяться нельзя? Не Дима ли отговаривал Пашу от покупки более-менее приличной машины? Дима, Дима… Но слаб человек. Дима любил машины с мальчишества. Тратил на них прилично, часто менял. Он готов был соблюдать нищебродский дресс-код. Готов был держать в девственности корпоративную банковскую карту. Легко соглашался ничего не писать в социальных сетях с отпуска на пристойном заграничном курорте. Но от машины он отказаться не мог. Знал, что нарушает правила, отговаривал Пашу их нарушать. А сам не мог.

Так получилось, что через несколько дней сидел Павел у Арона Ашотовича, старого сторожевого пса, и болтали они по-свойски. Арон Ашотович теперь Пашу за главного своего приятеля признавал, ну и стороны не вспоминали, конечно, о том инциденте с Орлом. Да и об Орле не вспоминали. Паша иногда припоминал ту командировку, первую свою: