К своим шестнадцати годам, Майя превратилась в длинноногое, изящно сложенное существо с большими миндалевидными зеленовато-карими глазами в густой опушке из длинных ресниц, соболиными бровями вразлет, точенным носом, по обеим сторонам которого были густо рассыпаны веснушки, чувственным ртом с красиво вылепленными губами, четкой линией подбородка, свидетельствовавшего о гармоничном компромиссе между Волей и Дипломатичностью. Всю эту радующую глаз красоту венчали светло-каштановые с медными прядями волосы, волнистые на макушке, а затем начинавшие закручиваться и к концам превращавшиеся в тугие пружинки. И эта масса волос полностью закрывала спину и половину попы Майи, которая совсем не любила их собирать. Большую часть времени ее волосы наслаждались свободой, их развевал ветер и ласкала морская волна – Майя часто проводила свои каникулы у Аже с Ата, с течением времени обосновавшихся на средиземноморском побережье (эту историю их миграции мы опустим).
К шестнадцати годам Майя догнала в росте свою мать Арман. И начала ее обгонять. Арман в свои сорок лет оставалась очень стройной и подтянутой женщиной. Ей было достаточно просто сохранять форму: весь ее образ жизни и умонастроение просто не позволяли ей набирать вес. Нет, конечно, случались отклонения – в основном, во время долгих новогодних каникул. Если Арман с дочерью не удавалось сбежать от зимы куда-нибудь на Бали или тихоокеанские острова, тогда Арман набирала полтора-два килограмма, что было для нее настоящей катастрофой. Констатировав столь неприятный факт легкого потолстения, Арман срочно садилась на кефирно-яблочную диету и ежедневно изнуряла себя и домашний тредмил быстрой ходьбой. С возрастом она отказалась от бега – спина стала плохо переносить любую тряску, – и стала активней плавать в бассейнах и открытых водах.
Поэтому, когда Арман с Майей вместе шли по улице, их зачастую принимали за сестер. Это щекотало самолюбие Арман, и внушало Майе гордость за мать.
Так они и жили вместе: полу-сестры, полу-подруги.
Вы знаете, что такое Школа Высшего Разума? Это совершенно особый феномен столь разнообразного духовного мира насквозь оциниченного Человечества. Своеобразное «Mea Culpa» Человека, на пике своего, казалось бы, абсолютного технологического превосходства над миром Природы вдруг осознавшего всю ничтожность своих «побед». Осознавшего и потрясенного содеянным, стремящегося теперь загладить и даже искупить свою вину перед братьями нашими меньшими и общим планетарным домом.
Так случилось, что в одно из жарких центральноазиатских лет маленькую Майю отправили в аул (история повторяется, скажете вы – и в чем-то окажетесь правы). Она и раньше выезжала в степь с родными, но почему-то только в то лето она вдруг по-настоящему прислушалась и узнала Степь. Когда машина вывезла ее с Аже и Ата из города, а из салона выветрился удушливо-горький запах городских выхлопов, в открытые окна внезапно мощным потоком влились степные ароматы. А когда они, наконец, доехали до аула и вышли из машины, Майю чуть не сбил с ног роскошный коктейль: ее ноздри принялись раздуваться, тщась вобрать в себя все мельчайшие оттенки того богатства, которое витало вокруг и наполняло не только легкие, но и каждую клеточку ее тела. «Ты прямо как жеребенок!», – воскликнула, счастливо смеясь, ее мать.
То лето осталось в памяти Майи особым периодом, когда она приобщилась к Степи и в калейдоскопе своих душевных порывов обрела нечто главное.
Как и ее мать когда-то, Майя просилась спать на улице под большим пологом, вскакивала рано утром, чтобы успеть посмотреть на процесс дойки коровы и насладиться привилегией первого глотка парного молока; с удивлением наблюдала как женщины по-старинке сбивали в огромных деревянных ступах сметану или кобылье молоко; перегнувшись через стенку гигантского «калебаса», пристально наблюдала за хлопьями жира, флотировавшими по поверхности волшебного напитка из лошадиного молока – кумыса; радостно помогала лепить курт из творога – на его готовых кусочках, предназначенных для последующей сушки под солнцем оставались следы Майиных пальчиков, и это приводило ее в полный восторг; затаив дыхание, наблюдала она за процессом вылупления утят из коричневатых яиц в дальнем темном углу сарая; торжественно и гордо от доверенной ответственности держала в руках клубок овечьей шерсти, из которого как по мановению волшебной палочки вытягивалась пушистая нить, которую проворно и быстро скручивали пальцы одной из многочисленных аульных родственниц…
Читать дальше