Арьен Новак: Стать дельфином

Через два года после свадьбы у них родился мальчик. Во время беременности, Лайма часто общалась с парой кобыл, которые так же, как она, ждали потомство. За месяц до положенного срока, она посмеивалась над собой, сравнивая себя с теми кобылами: «Приятно быть на сносях в такой дружной компании».

Сын родился в положенный день и час, без всяких осложнений, здоровенький, пухленький и громкоголосый. Джерри, полночи и полутра не находивший себе места, и метавшийся под дверью родильной палаты в больнице Сан-Диего (это был каприз жены – рожать в городке, в котором она с родителями прожила несколько лет), чуть не лишился чувств и сознания, когда из родильной донесся громкий плач новорожденного. Мистер Хопкинс, участливо решивший сопровождать чету в больницу, облегченно вздохнул, вытащил большой белый носовой платок из кармана брюк, и хотел было промокнуть пот со своего лба, когда увидел, что Джерри начинает закатывать глаза и потихоньку обмякать. Ветеринар быстро, насколько ему позволял возраст и барахлящие суставы, бросился к Джерри и вовремя подхватил его за подмышки, подтащив к креслу и плюхнув того на кожаное сиденье. Подбежавшая к ним медсестра, разом оценив ситуацию, помчалась за нашатырем, но, пока она бегала, Джерри уже очнулся и терзал вышедшего из родильной акушера вопросом о том, когда можно увидеть жену и сына. Акушер, театрально закатив глаза, велел успокоиться и сообщил, что Джерри пустят к ним, как только помощница закончит с необходимыми процедурами. «К тому же, – коварно сузив глаза, добавил акушер, – у Вашей жены еще не отошла плацента», и пошел от замершего в оцепенении Джерри вглубь коридора. Перед мысленным взором Джерри проплыла картина родов его любимой кобылы Ласточки, и ему опять чуть было не стало худо. К счастью, как раз в этот момент появилась медсестра с нашатырем, и Джерри, выхватив флакончик из ее рук, поднес его к носу и вдохнул…

Это было тихое семейное счастье. Настоящее и трогательное. Впоследствии в воспоминаниях Джерри те дни были окрашены в чистые пастельные тона. Нет, были, конечно, недоразумения, обиды, возмущения, неудовольствия – разве можно найти семьи, которым удалось избежать их. Но все это было мимолетным, поверхностным. Ничто не оставляло даже глубоких царапин на гармоничной поверхности их отношений.

Сын рос здоровым, смышлёным и любознательным мальчуганом. Отец посадил его на лошадь раньше, чем тот научился ползать. Это был символическое водружение, скорее на радость Лаймы, чем для пользы воспитания. Но и Джерри получил несказанное удовольствие, наблюдая за уморительными гримасами Дугласа-младшего, который с округлившимися от изумления глазками пытался охватить взглядом нечто совершенно гигантское, теплое и живое, ощущавшееся его попой даже через толстый слой памперса. Запах этого гигантского существа бил в ноздри младенца, щекотал их и, раскачиваясь на спине Султана, любимого жеребца его матери, мальчик вдруг разразился чиханием – к вящему смеху и радости родителей.

Дела на ранчо «Небесные луга» шли замечательно. Заботой Джерри теперь было не поддержание на плаву этого хозяйства, слава Богу, нет. Теперь он волновался главным образом за то, чтобы удержать бизнес на той высокой точке, после которой опасно свалиться в пучину безудержного роста, приводящего к бесконтрольности процессов и расходов. Забавно, но Джерри теперь сознательно отказывался от многих заманчивых предложений по расширению бизнеса и участию в других сельскохозяйственных проектах. Он чувствовал, что не следует дразнить Удачу. Следует быть ей благодарным за то, что она уже даровала, и за то, от чего уберегает сейчас, на пике Успеха. Джерри был мудрым человеком.

В таком вот умиротворенном и счастливом состоянии Джерри вошел в свое тридцатипятилетие. Когда ему было двадцать пять, он имел весьма неопределенное представление о том, какой будет его жизнь через десять лет. Он даже не мог представить, чем бы он занимался. Если бы кто-то ему напророчил его нынешнее занятие, положение и семейные радости, Джерри просто посмеялся бы над таким «прорицателем» – настолько он был тогда далек от того, что теперь назвал бы «art de vivre». Будучи совсем еще зеленым выпускником университета, Джерри уверил себя и окружающих в том, что его истинное призвание – перманентный и спонтанный бунт, зачастую с элементами эпатажа. Его раздражали спокойствие и благонравие маленького городка, в котором он вырос. У него вызывали смех чинность и подчеркнутая степенность большинства старейшин университета, равно как и подобострастие некоторых особо прилежных студентов. Девушки, которых он видел в аудиториях альмы матер, казались ему неестественными целлулоидными куклами. Поэтому его опыт в определенном смысле был неполный. Даже перебиваясь с одной работы на другую в «Городе Ангелов», он умудрился сохранить свою отстранённость от лиц противоположного пола, и его опыт в этой области обогатился совсем незначительно. До того момента, пока он не повстречал свою Лайму.