И совершенно пропадали, растворялись, точно их никогда и не было, страх, назойливый, душный, беспричинный, и вечная его спутница и подруга – непонятная, липнущая к коже вина. Словно совершила она какой-то грех, какое-то тайное преступление, не тяжелое, но глубоко постыдное, а потом совсем о нем забыла. Но те, другие… Они-то знают, они помнят… и не доверяют. И надо теперь доказывать, что ты не верблюд, и идти получать справку о несудимости [4] Такую справку должен регулярно получать весь профессорско-преподавательский состав ВУЗов РФ.
, писать горы документов, и пересылать эти горы по электронке, и оформлять в соответствии с определенными нормами невероятное количество бумаг, потом бесконечно подписывать… И так живешь, точно под рентгеновским аппаратом, просвечивающим тебя каждые несколько месяцев своими гибельными лучами, и мучаешься от остроты ненужности…
Конечно, со всей этой малопонятной бумажной волокитой Вероника сталкивалась и в Италии – и сколько раз. Быть может, это вообще отличительная черта современности? Но, с другой стороны, еще лучшие российские умы XIX века говорили и писали о непомерном развитии бюрократии в нашей стране, в том числе, в системе образования и в сфере научной деятельности [5] Об этом, в частности, писал А. Герцен в 50-е гг. XIX в., после возвращения в Россию.
.
И какая вина может быть у неё? Да нет же, конечно, нет! Разве она виновата в том, что жива и более-менее здорова, и иногда даже счастлива? Тогда почему же влажное вязкое чувство страха и вины отпускает её только в Риме, в Италии?
Вероника задумалась. Может быть, плюнуть сейчас на архив, куда ей надо непременно хотя бы еще один раз попасть до отъезда, на отложенные в Biblioteca Nazionale[6] Национальная библиотека ( ит. ).
книжки – да и махнуть на море? Каких-нибудь сорок минут на метро – и вот она уже идет по приветливым солнечным улочкам Ostia Lido[7] Античная Остия – большой район Рима (или ближнего пригорода), расположенный на юге столицы прямо на побережье и являющийся крупной историко-культурной зоной, сохранившей развалины античного Рима.
, а совсем-совсем рядом, во-он за теми невысокими домами шумит, плещется синее-синее до самого горизонта тихое море.
Вероника любила море, ей нравилось общаться, беседовать с синим другом. Море, южное, теплое – то ласковая, то грозная стихия, непреложный, суровый порядок, непреходящая реальность. А море шуршит в ответ тишайшей ласковой волной, жаждет поведать ей шепотом набегающей волны о своих впечатлениях, рассказать о тайном знании … Можно и искупаться, и посидеть, общаясь с морем, и пообедать на самом берегу в каком-нибудь ресторанчике. Нехитрый набор: cozze, insalata verde, pesce spada, vino da tavola[8] Мидии, зеленый салат, рыба-меч, молодое столовое вино.
…
Нет, это она еще успеет. Уже завтра утром прилетает к ней её дочка. Как здорово! И в эти последние жаркие денечки начала сентября – всего-то навсего пять дней им останется – они вдвоем погуляют по любимым римским местам, почти святыням, и обязательно сходят несколько раз в их любимую Basilica di San Clemente[9] Собор Святого Климента, что около Колизия, на Эсквилине.
, что в двух шагах от Колизея и Domus Aurea[10] Парк и историко-культурная зона рядом с Колизеем.
, съездят в Остию, а в воскресенье отправятся с утра пораньше на знаменитый рынок старого Рима – Porta Portese[11] Достопримечательность Рима – самый большой «блошиный» рынок, работающий по воскресеньям.
.
Ну, а пока надо собираться. Решено: она не пойдет сегодня в архив. Охота была в такую теплую солнечную погоду спускаться в метро и долго ехать, хотя и без пересадки, по ветке В, в ЭУР[12] EUR – большой район в южной части Рима, построенный в 30-е гг. XX в.
. Лучше уж в библиотеку: это совсем недалеко от дома, комнатку в котором она снимает, и туда можно дойти пешком, прикоснувшись к любимому городу, к которому она приросла сердцем, душой, всей кожей, к его улицам, почти всегда открытым церквушкам, домам, барам, маленьким магазинчикам.
Квартира, комнату в которой Вероника иногда снимала, приезжая в Вечный Город, принадлежала одной её старой знакомой и состояла из трех небольших комнат и небольшого холла, где стоял старенький круглый стол, телевизор и несколько скрипучих дедушек-кресел.
– Buon giorno, Maria! – поприветствовала Вероника вышедшую как раз в этот момент из кухни соседку, кроткую милую, очень аккуратную старушку, занимавшую другую комнату, а третья, совсем крошечная, пустовала. Маленькая, щуплая, какая-то незащищенная синьора Мария была сама живая история. Она помнила еще войну, фашистов, немцев, была свидетельницей оккупации гитлеровскими войсками Рима, о чем часто рассказывала Веронике, и даже вышла когда-то, в другой жизни, замуж за одного из партизан, боровшихся в Сопротивлении, а до того призванного юным новобранцем на итало-абиссинскую войну. Да только вот убили мужа-то, и детей даже не успели они завести. В сорок четвертом убили его, в самом конце той страшной мировой войны, тяжелым катком своим раздавившей жизни, надежды, судьбы римлян. И не только их.
Читать дальше