Лана Аллина: Вихреворот сновидений

Как не потонуть, не пропасть, как выплыть в мутной пене захлестнувших волн серой плесени?

Много-много времени спустя это темно-серое графитовое заплесневелое воинство начало потихоньку отступать на заготовленные позиции, но затхлая хмарь никак не рассеивалась, мельчайшие графитовые частицы садились на волосы, попадали на одежду, на лицо… но нет, лицо она закрыла руками. И все равно смрад проникал, казалось, во все поры, в горле встал омерзительный ком, и она не могла его проглотить… Невозможно было вздохнуть полной грудью. Защемило сердце, тяжело заныло где-то под ложечкой… Неживая, гнилая – ядовитая реальность.

«Господи, только бы живой выбраться, – судорожно думала она, – только бы живой!»

…Потом перед глазами встало его лицо.

Дай утонуть в твоих глазах…

Шуршание полночного весеннего дождя по свежей юной листве.

…Летняя ночь.

Они медленно шли по кромке прибоя, держась за руки и глядя друг другу в глаза, а море шептало им ласковые слова, улыбалось и пело свою любимую песню, а волны, набегая, нежно ласкали, целовали их ноги.

И пела луна, разгоравшаяся на разогретом закатом аквамариновом плюше неба. Огромный спелый диск растущей желтой луны стремительно катился по небу, падал в море, ослепительно сверкая, плавясь по краям, и звенел… Задыхался от восторга. Томный, вкрадчивый взгляд золотой луны сопровождал их. Небо высверкивало пылающими светлячками звезд. А навстречу этим первозданным звездам плыли облака, кружили в светлеющем, будто разбавленном снятым молоком, небе – ночь летом коротка! – порхали и, как огромные бабочки, трепетали полупрозрачными кружевными крылышками.

Господи, дай мне утонуть в её глазах…

Точно две свечки вспыхнули в его глазах. Вспыхнули ярко, как всегда, перед тем, как погаснуть свечкам. Язычки пламени заструились ручейками радости, зашевелились, как живые, завихрились… И погасли свечки – обе разом, словно кто-то сильно дунул на них.

Чуждый. Враждебный.

…И погасли свечки – обе разом, словно кто-то сильно дунул на них.

Чуждый . Враждебный…

…Вероника широко раскрыла глаза, села в постели.

Так это был только сон! Но к чему бы он? Странно: ведь сновидение – это осуществленное желание, как считал великий австрийский психолог Зигмунд Фрейд.

Яркий, но в то же время мягкий, теплый свет упрямо пробивался в комнату сквозь persiane[1] Римские ставни, открывающиеся наружу и характерные для центральной Италии. , не пускавшие его в комнату, деликатно стучал маленьким горячим кулачком в классические римские ставни. Она вскочила, подошла к окну, распахнула некрашеные деревянные, видимо, уже очень старые ставни. Они раскрылись сразу, без скрипа, без усилия с ее стороны, широко улыбнулись ей. Вероника зажмурилась от удовольствия, от всепроникающего оранжевого солнышка, которое смеялось, приветливо озираясь в ее небольшой, обставленной в буржуазном римском стиле пятидесятых годов комнате. С третьего, а на самом деле с четвертого – такая уж здесь нумерация этажей – отлично просматривались piazza Vittorio Emmanuele[2] Площадь Виктора Эммануила – большая площадь в самом центре Рима. – говорливая, шумная, колышущаяся в самом сердце Вечного города, поток машин на via dello Statuto, MAS[3] Улица Статута (Конституции) – улица в центре Рима. MAS – Magazzini allo Statuto – серия крупных магазинов в Риме. на углу… О, так он открылся, значит, уже больше восьми утра! Потоки людей и машин, и повсюду развалы, лотки с обувью, платками, кофточками, сумками, сувенирами и еще Бог знает с каким товаром. Любимый, каждое утро встречающий её, как старый верный друг, приветливый шумный город. Радостная, во весь рот, улыбка улиц, распахнутые добрые, васильковые, глаза неба. И каждое утро, с каждой новой встречей с этим оптимистически настроенным городом, словно изнутри зажженным ласковым оранжево-розовым светом – дома в нем построены в основном из розового туфа – каждое утро возникало знакомое уже ощущение мира, покоя, добра.

Как же ую-утно… – потягиваясь и улыбаясь, пропела Вероника доброе утро городу Риму и солнышку, его согревающему. Возможно, такое ощущение мира, покоя, уюта возникает от этого яркого, словно облили его синими чернилами, безоблачного неба, от жаркого и всё же ласкового оранжевого солнышка, от близости теплого, соленого-соленого и тоже ласкового моря.