Инна Шолпо: Сон цикады

Например, этот молодой человек с дипломатом в руках. Очень деловой. Иногда, проходя мимо, он бросает быстрый взгляд в витрину… но нет, не для того чтобы посмотреть на новую коллекцию. Он использует блестящую поверхность стекла как зеркало. Мимолетный, почти незаметный для окружающих взгляд: как я выгляжу, не помят ли пиджак? Довольная улыбка слегка трогает губы: безукоризненно, как всегда.

Кстати, не он один смотрит в окна магазинов и кафе для того, чтобы увидеть там себя. Она заметила, что у многих людей есть такая привычка, особенно у женщин. Наверное, люди очень неуверенны в себе. Или они так быстро меняются, что боятся этого не заметить и ненароком не узнать себя, когда вернутся в свои витрины… или где они там живут? Она видела окна здания напротив. Когда там зажигался свет, были видны люди. Наверное, их тоже выставляют напоказ. Хотя иногда они задергивали окна полотнищами ткани. Интересно, для чего же они там находятся, за этими стеклами, если их никто не видит?

Но – возвращаясь к прохожим – было и много таких, кто останавливался и даже смотрел на нее и на ее подруг. Вернее, на то, что на них надето. Хотя, как она успела заметить, друг на друга люди смотрят примерно так же: не столько на лицо, сколько куда-то на пуговицы. И все же с некоторыми из них у нее постепенно возникла странная связь, похожая на понимание или даже симпатию. Особенно с одним. Собственно, именно с одним. Потому что он приходил регулярно, каждые четырнадцать-пятнадцать смен дневного и искусственного света, и какое-то время просто стоял возле ее витрины. Стоял, курил и смотрел… смотрел на нее, а не на то, что она демонстрировала. Иногда он входил внутрь магазина и останавливался там, в торговом зале, у нее за спиной. Она чувствовала его, а если снаружи было темно, то видела его отражение в витрине, и ей начинало казаться, что он там, на улице. «Впрочем, так ли важно это – там или тут, позади или впереди, в прошлом или в будущем? Ведь мы существуем во всем этом одновременно, – рассуждала она. – Один день находит на другой, они собраны в одной точке внутри нас. Только не все это понимают». У нее было много времени для того, чтобы рассуждать. Ведь она не могла перемещаться в пространстве.

Их странное знакомство началось примерно год назад. Андрей шел по Невскому проспекту и остановился на тротуаре, чтобы закурить. Так вышло, что в этот момент он оказался возле большой витрины одежного магазина. Сунул в рот сигарету, достал зажигалку, щелкнул – и неожиданно почувствовал на себе чей-то взгляд, оттуда, из стеклянной клетки. Он невольно повернулся – и увидел ее, сидящую на каком-то белом кубе.

Она была необыкновенно изящна. Маленькая головка с точеным носиком, с кокетливо уложенным за ухом локоном и торчащей шпилькой, и длинная белая шея, томно изогнутая, были похожи на верхнюю часть грифа и завиток виолончели. Вообще вся ее фигура напоминала чуть надломленную музыкальную фразу. Голова была повернута немного в сторону, капризно изогнутые губы слегка улыбались – полунамеком… Все было лишь отчасти, все ускользало, но взгляд из-под неправдоподобно длинных пушистых ресниц был направлен на него… несомненно на него.

Он прекрасно помнит, что было на ней в тот день, хотя обычно не обращает внимания на одежду: демисезонное пальто, черное с белым, с большими круглыми пуговицами. Наверное, эта черно-белая фантазия также вызвала у него ассоциации с музыкой – нотный стан, клавиши рояля… Длинный черный шелковый шарф она положила рядом с собой на белый куб, и он завернулся извивом скрипичного ключа.

С того дня Андрей стал бывать возле этой витрины почти каждые две недели. Ну, конечно, он приезжал из своего спального района не только ради того, чтобы посмотреть на нее – у него были и другие дела в центре, но он всегда находил время прийти сюда.

Демисезонное пальто сменилось на летнее платье из чего-то невообразимо прозрачного, затем на осенний твидовый костюм… Она сидела по-прежнему, не меняя позы. Она была неизменной и в то же время волнующе разной в каждый новый его приезд.

Иногда он заходил внутрь, в магазин, становился у нее за спиной и пытался увидеть мир ее глазами. Как цветную киноленту, там, за стеклом. Он видел ее лицо, отраженное в витрине, и свое – в преломлении двух стекол, – и улицу за ними. Эта странная система отражений будоражила его и намекала на какой-то выход, на возможность побега в другой мир, пронизанный музыкой. Но только намекала.