Каша оказалась что надо, давненько такой Иванасий не пробовал. Впрочем, горячей пищи покушать ему последний раз доводилось месяца два назад – у пастушьего костра. Он тогда возьми да и сболтни немолодым уже пастухам, что идёт Кощееву смерть искать. Пастухи, видать, решили, блаженного им Бог послал. Потому Иванаса и накормили до отвала мясной похлебкой, и в тюрбан с собой парного молока отлили. А пирожки! Их Иванасий давно забыл, когда пробовал в последний раз. Колдунья деревенская, знать, не пекла их – не любила сие занятие. А матушка с сестричкою – о них и вспомнить-то тяжко было.
К пирожкам бабка нацедила из кувшинчика, через краник чудный, какого-то горячего пойла, удивительно пахнувшего горными травами и медом. Этого в королевичевствах точно не знали. В Отрантурии только холодные напитки делали – бражку медовую хмельную, квас хлебный, вино ягодное и зерновое, яблочные настои, ключевую воду. Но горячий травяной отвар, что применялся в Отрантурии как снадобье, Иванасу весьма вкусным показался.
– Ну, паря, насытился моим колдовским харчем? – хитро прищурилась Яга, наблюдая, с каким удовольствием гость уплетает пирожки с грибами. – Спать небось мечтаешь завалиться.
Странно, но вместо ответа Иванас вдруг брякнул:
– А что это у тебя в кадке, бабуся? Почему это воду оттуда брать нельзя?
– А! – Яга как будто что-то вспомнила. – Поглядеть, что в мире делается, захотел. Ну, давай посмотрим, коли так.
Покопалась в углу Яга, притушила в горнице свет, что-то над кадкой наколдовала – стало от кадки, по самому верху её, волшебное сияние исходить. Машет Яга рукой Иванасию – иди, мол.
Набрался Иванасий смелости (ведь никогда в жизни не видывал такого чуда – чтобы обычная кадка с водой в темноте сама по себе светилась), заглянул в сияние из-за плеча Яги, зажмурился с непривычки.
– Ничего, сейчас оклемаешься! – восторженно шепчет баба Яга. – Сейчас всё увидишь! Ну-ка, разуй глазюки-то, не боись!
И страшно Иванасию, и жуть как посмотреть в сияющую кадку хочется. Собрался с духом, разомкнул глаза и… О, чудо невиданное! По тёмной воде в кадке рябь идёт, а сквозь неё из-под воды яркий свет пробивается. Не верит своим глазам Иванасий: огонь под водой полыхает.
– Мотри – мотри! – зловеще каркает, усмехаясь, Яга. – Вот что делается в энтот час у тебя на родине. Пока это ещё не твой город. Это ещё вотчина Амира Кривоглазого, село его подручного Улана! Вишь ты, полымя-то какое!
И видит Иванас под рябью, как бегут куда-то люди и за ними скачут воины в рогатых шапках. Пламя овевает кровли рубленых и глинобитных хижин, рушатся горящие, как факелы, дворцы и терема тесовые. И воронье над степью кружит там, где вдалеке огни пожаров жутко блещут…
Тошно Иванасию глядеть на всё это кровопролитие. Ещё тошнее слышать, как насмехается над горем человеческим беззубая старуха. Забыл Иванасий про вкусное угощенье и тёплый прием:
– Он не кривоглазый! Амиром Яснооким его кличут! – чуть ли не кричит Иванасий бабке в ухо.
– Как же, ясноокий! – ёрничает бабка. – Да присмотреться если лучше, он ведь самый настоящий кривоглазый чёрт, какой он к чёрту ясноокий!
– Ну да, кривоглазый! – огрызается Иванасий в ответ. – Может, ты, старуха, и права! Только вот меня такое задевает! Какой ни есть, а всё ж он человеческого роду-племени! К тому же друг моего цесария – королевича Дарсина Светлоголового.
– Чу! Светлоголового! – трясётся Яга от смеха. – Держите меня, а то упаду! Облысел твой Дарсин, что отёсанное полено, а туда же – Светлоголовый!
– Ну хватит, бабка! Только и знаешь род людской чернить! – рассердился Иванасий, да, похоже было, по-настоящему. – Да и что с тебя взять! Ведь ты кто на самом деле?! Баба Яга, костяная нога! Костяная ляжка ты, ядрёна вошь! Чего ржёшь, как лошадка! И голос у тебя какой-то странный стал – теперь уж, вроде, не лошадка ржёт, а нежно колокольчики звенят! Опять за колдовство своё взялалась!
А и действительно помолодел-похорошел вдруг голос у хозяйки.
Отошла старуха в темноту и совсем другой оттуда голос подаёт, мягко так говорит, чисто, мелодично, словно и не бабка она вовсе, а девица:
– Ну и какой же у меня голос, Афонюшка? Чего же ты оторопел?
– Не пойму, – еле выдавливает из себя Иванасий, – теперь как будто чистый горный ручеек журчит.
Внезапно темноту в избе прорезал снова яркий свет «холодного» огня. Но падал сверху он на этот раз каким-то конусом. Зажмурился Иванас. И скорее не от света, а того, что в нём увидел: не было нигде горбатой бабки, а стояла в этом конусе, среди кромешной тьмы, красивая девица с длинными, едва ли не до пояса, густыми волосами – чёрными, как будто просмолёнными, и вьющимися. Груди – будто налитые силой шары, загляденье! Ноги – как у козочки горной. И одета столь пригожая молодушка была в красивый белый сарафанчик с кружевами.
Читать дальше