Роман Борин - Командор Кощей. Книга первая

То размышлял Иванасий, то вглубь себя уходил надолго, шёл, как отрешённый, будто кукла какая заведённая. От усталости забыл он и про крыланов, и про то, что ничего не пил – не ел с утра, даже про саму усталость забыл. Очнулся от глубинных размышлений, лишь когда тьма вокруг него сгустилась.

Вот она, Кощеева Гора Зла. Встала на пути внезапно, как стена – ни обойти, ни объехать. Чёрная гора, зловещим мраком покрытая.

Только рядом с горой и дошло до Иванасия, какой путь им проделан, и куда он вообще притащился. Осмотрелся по сторонам, а не видно почти ничего. Такое ощущение, будто необъятного пространства вокруг тебя уже нет – лишь гора впереди нависает зловеще, а перед нею – узкая полоска грунта. И тишина. Одни цикады, как натянутые тетивы гигантских луков, и звенят…

Постоял Иванасий перед горой, постоял, похлопал глазами, потоптался на месте. Тут и навалились на него разом и усталость, и страх. Захотелось было юркнуть куда-нибудь в норку, как зайцу, что в ранние годы зимой вечерами в душе Иванасия проявлялся. Да только поди найди её, эту норку, когда темень вокруг – хоть глаза выколи. И мышцы будто мокрым песком наполнились – совсем неохота ногами шевелить. Переборола-таки усталость страх. Бухнулся Иванас на мягкую траву, протянул ноги, развязал котомку, приготовился поужинать.

Только ужинать-то оказалось нечем. Пошарил-пошарил в котомке, а кроме мотка просмоленной верёвки, бруска для точки ножей, туго свёрнутой рогожи, чтоб было чем в холод укрыться, и пустой берестяной бутылки ничего не обнаружил. Видать, всё подъел и выпил Иванасий до вчерашней ночи. Обидно, хоть плач. А нутро, как назло, даёт о себе знать – так и ковыряет под ложечкой.

Чтобы как-то немного утешиться, заговорил Иванасий сам с собой, правда, вполголоса:

– Хоть бы какая тварь явилась, нос показала. Или клыки. Хоть бы чем дала знать, что в Кощеевых владениях я. Так нет же! Никому до меня никакого дела нет. Опасался днем на крыланов нарваться – куда там! Думал, у горы придётся голову ломать, как заслоны Кощеевы миновать незамеченным. А энтих заслонов и нету вовсе. На ком теперь чихотный порошок испытывать? Где тот лютый зверь, что от порошка бабкиного чихом зачихается? Не знаю как зверь, а я уж точно от бабкиного зелья зачихаюсь до светопреставления.

– От страха, что ли, сам с собой беседу ведёшь? – услышал вдруг над ухом он скрипучий монотонный голос.

Вскочил, напрягся:

– А? Что? Чур меня! – и тут же взял себя в руки, добавил голосу немного куража и стали: – Кто тут скрипит над ухом у меня, аки заржавевшая дверная петля!

Откуда-то из темноты возник внезапно конус света. Да настолько яркий, что Иванасий аж зажмурился, рукою заслонился, занервничал:

– Изыди, нечисть проклятая! А не то ты у меня на всю жизнь начихаешься!

А когда попривыкли глаза, понял Иванасий, что стоит он в ровном кружке света – никаких пляшущих теней по сторонам не было видно. И струился свет из-за большого дерева, что притаилось на краю тропы.

– Прекрати орать-то, охальник бестолковый. Болтаешь в темноте, болтаешь, а сам, поди, в штаны со страху наложил, – скрипучий монотонный голос донёсся тоже из-за дерева. – Чего шатаешься по столь глухим местам, коли боишься? Сидел бы тихо на печи да калачи жевал домашние. А то зверушек тут распугиваешь, покою мелким тварям не даёшь. Вот доберётся до тебя хозяин здешних мест, так будешь знать, как языком в ночи чесать.

Тихо звучал скрипучий голос, совсем не враждебно. Перестал Иванас нервничать, успокоился, задерзил:

– Это кто же это здешний-то хозяин? Кощей Бессмертный, что ли?

Незнакомец только усмехнулся:

– Брякнешь тоже. Кощею что? Он заперся в своем замке на вершине горы и никого ни слышать ни видеть не хочет. О медведе я говорю. Это вы, потомки орисов, так его назвали. Нет бы сказать «могучий берложник лесной» – так вы его «тот, кто ведает, где мед». Будто сами вы не собираете медок по пчелиным дуплам.

Сообразив, что враг не стал бы запросто болтать с ним, Иванасий тут же и напыжился, напустил на себя важности, точно купец какой-то заезжий:

– Да чего ты разворчался-то, душа пустынная. Показался бы хоть, кто ты есть. Аль боишься меня, скрипучий язык?

– Вот проживёшь хотя бы с четверть моего, тогда и посмотрю, какой язык у тебя станет. Ничего я не боюсь, – добродушно ворча, незнакомец вышёл из-за дерева, приблизился к Иванасу.

В темноте разглядеть незнакомца почти невозможно. Но луч света он направил на себя, и перед парнем появилась… сгорбленная бабка. Волосы чуть ли не до пола свисают, лицо землистое, всё в морщинах, на хилое тело какая-то рогожа наворочена, на кудлатой макушке серый войлочный колпак топорщится, ноги до колен изодранной юбкой прикрыты, на ногах – бесформенные чувяки, а в длинных руках узловатых – кривой посох. Свет же, успел заметить Иванасий, струился теперь из-за веток.