Пётр Матюков - Тибул и его команда. Фантастические рассказы и древнесибирские былины

Как будто в крапиву жгучую руку сунул.

Художник, хрен его побери!

Я не паникую, говорю себе, я спокоен. Спокоен – слово не подходящее, покоем веет, вечным. Уж лучше – хладнокровен. Я хладнокровен, говорю себе. А сам продолжаю двигаться и уворачиваться на автомате, пока мысли собираются. Собираются, собираются, да все не соберутся. То ребята на террасе под домиком голову тревожат, то Старый Учитель является с укоризной. Знаю, знаю – спокойно и просто он бросился с моста… Сейчас самое время вспомнить, что Старый Учитель про художника рассказывал. Потому что он единственный, кто выжил после такой встречи. Отзвездился, зазвездил, звезданул голубчику. И нечего тут шутками да прибаутками мысли мои путать. Ну-ка, Старый Звездун, покопайся в моей памяти и явись в потребной картинке.

Худо-бедно, но что-то вспомнил. Старый Учитель – он такой. Пока не прикрикнешь, нормально не вспоминается.

Сам тем временем петляю, как заяц от лисы. Меж трех сосен. Вернее – лиственниц. Деревьев здесь не много, выбирать особо не из чего. Ускорившись, чтобы выиграть хотя бы пару секунд, прыгаю к одной лиственнице, у которой ствол не толстый и не тонкий, а как раз. Обнимаю ее обеими руками, ногами встаю потверже, чуть с наклоном вперед. А руки при этом ложатся поверх двух веток с противоположных сторон ствола, достаточно прочных, чтобы мой вес выдержать. Прижимаюсь лбом к бугристой коре, пахнущей свежей смолой. Глаза сами собой зажмуриваются.

Сзади по всему телу в меня впиваются комарики. Потом комары, комарищи, шмели, гвозди. Словно кто-то по ошибке записал меня в йоги. Едва успеваю начать дыхательную практику, чтобы не потерять сознание. Сознание терять нельзя никак, если нет желания стать частью свежего натурморда Художника. И вот когда кажется, что нельзя думать ни о чем, кроме этой боли, этих ужасных гвоздей – приходят видения.

Саблехвост наносит удары с разных сторон. Рубящие, колющие, иногда будто хлыстом щелкает. Еле успеваю парировать бердышем. В центре пещеры Учитель лежит на боку, в крови, рядом с еще одним, рассеченным надвое саблехвостом. Думаю, чья кровь? И зазевавшись пропускаю удар в грудь. Падаю. Крутятся вверху сталактиты, и меня затягивает какая-то воронка из камней, сталактитов, бердышей… знание… кричит… Учитель кричит. Сознание… кричит Учитель. Главное, не терять сознание, не утонуть в видениях. И мысли уже связные, и не было такого, мы вообще с саблехвостами вдвоем с Учителем не сражались. Это помнится с Хромым…

Снова боль. Гвозди раскалились. Сзади как будто кто-то наваливается, тяжелеет. От этого еще больнее. Но краешек сознания почему-то радуется. Неужели едет крыша? Откуда радость? Главное, не забывать про дыххх-хание… А кричать нельзя. Кричать и двигаться нельзя. Только не двигаться, потому что боль станет невыносимой, сознание не удержать… И стоять… устоять… ять!

Ладони и стопы мои прибиты гвоздями к деревянному кресту. Но боли нет, есть покой. Покой охватывает все тело, голова склоняется на грудь. Глаза. Так приятно закрыть глаза. Боль! Печень разрывают когти и клюв. Чертов орел! Никак не отвяжется. Или это Старый Учитель летающими когтями фэйчжуа рвет мне бок? Старый Учитель?

Раскаленные гвозди превращаются в длинные саморезы. Тот, кто наваливается на меня сзади, кажется, закручивает их все одновременно. И мне надо держать дыхание. А я даже не могу понять дышу или нет.

Ее уносят от меня. Мою пятилетнюю Катюшку. На руках ветерана она сидит спокойно, улыбается и машет мне ручкой. Потому что я ей все рассказал вчера, ответил на все вопросы, убедил, что все будет хорошо, и скоро она вернется ко мне после каникул. Я соврал. Я тоже улыбаюсь и машу рукой. И слезы. В глазах слезы. Она не может их видеть. А я и не знал раньше, что можно так улыбаться, чтобы слезы наворачивались. Оказывается, трудно, но можно. А может, мне только кажется, что плачу. Я ведь никогда не плачу. С пяти лет. Группа немощных, стариков, больных, тех, кто не может сам защищаться от звездных тварей, уходит за Порог. Ветераны из волонтеров едут с ними, чтобы защитить. Насколько получится. Когда-нибудь и я выйду на пенсию, и отправлюсь за Порог. Я вспоминаю, как стою в центре комнаты перед столом, за которым сидят четыре понимающих, сочувствующих человека, и как командир гарнизона еще раз объясняет мне, что накопилась критическая масса, бойцы и волонтеры не справляются, надо изменить соотношение бойцов к мирному населению, что пришло время, и я должен все понимать, так как сам боец, а если оставить все, как есть, то погибнут все, не сегодня, так завтра, потому как арифметика проста и неумолима, чем больше людей в группе, тем больше Звезда нашлет тварей, и тут уж ничего не попишешь. А я говорю ему, что да, все понимаю. Звезда Полынь. Горькая Звезда. И я все это вспоминаю, и понимаю, но бегу к ветерану и Катюшке со всех ног. Потому что я не знаю, сколько они там протянут за Порогом, на сколько времени у ветеранов хватит сил, чтобы продержаться. Но я знаю, что из-за Порога не возвращаются. И я хочу еще раз обнять Катюшку. И догоняю, и обнимаю. А сзади кто-то тяжеленный наваливается мне на плечи… отрывает меня от нее…