Наталья Семёнова: О серьёзном и курьёзном. повести и рассказы

Я крепких словечек не употребляю. Самое грубое, что когда-либо сорвалось с моих уст, было адресовано неверному мужу и Галке – и то в состоянии аффекта. Но Машка походя, без желания уязвить открывает во мне иные недостатки.

– Гляко-сь, сколько ты зараз выпила, и хоть бы хны! – как-то с уважением сказала она. – В этом деле ты не одного мужика переплюнешь!

«Комплимент» меня позабавил. Я никогда не пускаюсь во все тяжкие, пользуюсь авторитетом порядочной матери (Оба сына уже обзавелись семьями и живут отдельно. Дочь Валентина пока при мне, учится в институте). Без настроения я не выпиваю даже по праздникам. Но в гостях у подружки любой будний день становится праздником, который грешно не отметить. Только я ступаю на порог ее квартиры, как в блеске её по-голливудски великолепной улыбки проблема, с которой я пришла, кажется легкоразрешимой.

– Проходь! Проходь! – орет Машка, в две минуты накрывая стол – и не абы как: тут тебе сальце с чесноком, мясной салатик, огурчики-помидорчики, домашний студень, еще какой-то салат или рыбка под маринадом. В центре стола возвышается блюдо с отварной картошкой, посыпанной зеленью и жареным лучком. Подружка работает поваром в ресторане, поэтому готовит отменно и стол накрывает по всем правилам. При виде красиво нарезанных закусок, накрахмаленной скатерти, салфеток, подставных тарелок, бокалов и рюмок я порываюсь пойти принарядиться, но Машка одергивает меня:

– Успокойся, е-п-р-с-т! Мы не в кабаке, и такая сойдешь!

Садимся за стол, пьем и закусываем. Машка пригубит первачка собственного приготовления, а уж вся загорается, а мне две-три стопочки с небольшим перерывом все нипочем. Между делом мы обсуждаем новости в нашем дворе, в целом по стране, потом телесериалы. Но что за праздник без веселья? Иногда мы танцуем, хотя в стандартной квартирке подруги тесно и ей одной. От ее подскоков раскачивается люстра под потолком, звенит-постукивает посуда в серванте. Бедняжка хрипит, как простуженная, обливается потом. В быстром темпе подбрасывать в воздух такой, как у нее, вес – тяжкий труд. Я танцую легко, но без особого удовольствия: того и гляди, Машка всей массой обрушится на меня. Последствия вполне предсказуемы. Поэтому мы танцуем реже, чем хотелось бы. Зато всегда поём, да ладно, вдохновенно. И меня нимало не огорчает, что наш дуэт звучит, как сольный концерт подружки. После кофе я, умиротворенная, направляюсь к двери. Машка, напротив, входит во вкус и требует продолжения банкета. Выпучив глаза, она преграждает мне дорогу и орёт:

– Куда попёрлась? Кому ты нужна дома? Валька в твоей титьке не нуждается. Голову освежили кофиём, давай еще посидим. Хоть часик, мать твою за ногу! Ну, с полчасика, а? Примем еще по чуть-чуть, самую капельку, – и она хлопает меня по плечам.

Прихожая узкая, и я не падаю, отталкиваясь руками от стенок. Мне больно и смешно. Рядом приоткрывается дверь. Из неё с боязливым недоумением выглядывает Сергеевна, соседка Машки. Ей за семьдесят лет. В этом возрасте люди не озоруют, не блудят, в жаркие споры не ввязываются; спиртное, если употребляют, то больше в лечебных целях. Мой старенький соседушка со второго этажа, только приняв рюмашку, может добраться от квартиры до скамейки во дворе. А как он мирно себя ведет! Сидит на скамеечке, ласково поглядывает по сторонам и каждому прохожему радостно сообщает: «Господи, жить-то как хорошо!» И никаких пьяных выходок. Старый человек сдержан и дисциплинирован даже не в силу воспитания, а от недостатка сил вести себя иначе.

У меня с Машкой разница в возрасте ничтожна, и мы еще не достигли воспетой Бальзаком «зрелости». Наша старость не близко, правда, и не так далеко, как прежде. Этот факт мы воспринимаем по-разному. Обладая отменным здоровьем, Машка малейшее недомогание приписывает «проискам» Старости. На днях она спозаранку разбудила меня, чтобы сообщить следующее:

– У меня два раза кольнуло в правом боку. Чтобы это могло быть?

– Межреберная невралгия, наверно, – потягиваясь и зевая, говорю я. – Она у многих бывает.

– Сказывай сказки, е-п-р-с-т! – с негодованием возразила Машка. – Тоже мне «невралгия»! Это старость проклятая надвигается, дает себя знать!

Как-то она полдня неотрывно смотрела телесериалы, а когда надумала подняться, ноги не сразу приняли на себя восемь пудов хозяйского веса. Решив, что у нее начинается «восходящий паралич», Машка запаниковала. До самой ночи дверь ее квартиры не закрывалась: по вызову прибывали врачи, знахари и умудренные жизнью соседки.