Наталья Семёнова: О серьёзном и курьёзном. повести и рассказы

– Да, в своем одиночестве я чувствовала себя почти счастливой, – продолжала Галка, – пока не позавидовала тебе, Маша. У тебя семья, дети, а я одна, кругом одна! Все, как ты мне однажды сказала. Но у кого не бывает зависти? Мне бы её прижучить, перетерпеть, и всё пошло бы по-прежнему… – она сглотнула ком в горле. – Я до сих пор скучаю по твоим деткам, особенно по Валюше. Она любила меня, а сейчас, наверно, ненавидит. И правильно, правильно…

Галка высморкалась в платочек, глубоко вздохнула.

… – Лучше век мечтать о несбыточном, чем жить, как сейчас. Не живу, а маюсь, – после паузы она добавила: – Вася хочет вернуться к тебе. Он любит тебя.

– Без тебя знаю, – усмехнулась я. – Только мне он теперь не нужен. Так что будьте счастливы.

– Какое уж тут счастье, если он от запоев не просыхает, – нервно комкая платочек, сказала Галка.

– А ты чего ждала? Моя и его жизнь без малого двадцать лет бежали рядом свободно, без понукания, как две резвые лошадки. А ты шантажом, против воли, заарканила мужика – вот он и брыкается, протестует, пьет горькую. А со мной знал меру.

– И что с ним теперь делать? – страдальчески сморщившись и опять закипая слезами, спросила Галка.

Это ж надо: увела мужа у подруги, а потом еще спрашивает, «что с ним делать»!

Не ответив, я холодно отчеканила:

– Больше никогда не попадайся мне на глаза. Все равно не узнаю, не замечу. Ты – в прошлом. Всё, прощай!..

Всю ночь я провела в горестных размышлениях. К каким страшным последствиям привели безволие и мягкотелость Васи: развалилась семья, трое детей остались без отца, оборвались дружеские связи. И я одинока. И сам Вася несчастен. Но самый несчастный, пожалуй, главный виновник этой драмы… Эх, Галка, Галка!

***

Вскоре после скандального разрыва с мужем сижу я на скамье во дворе дома и смотрю в синее вечернее небо. Прохладно, а домой идти не хочется. Вспоминаю минувшее жаркое лето и… густой, пьянящий аромат роз, и залитый солнцем двор с колодцем. У колодца стоит Вася. На его обнаженной загорелой груди сверкают капли воды. Он смотрит на меня и улыбается. Все неприятное, что этому сопутствовало, кажется сейчас мелким, незначительным, надуманным. Ярко и живо вижу только бывшего мужа и его радостную улыбку. И на меня, как это уже бывало, такая тоска наваливается – хоть волком вой!

«Спокойно, Маша! Вася всегда принадлежал тебе только наполовину, – иронизирую я себе в утешение. – Так к чему убиваться, не целое ведь потеряла»…

Сумерки еще не сгустились, а во дворе зажглись фонари. Ко мне подходит очень крупная женщина из соседнего подъезда. Здороваясь и присаживаясь на скамью, она фамильярно толкает меня в бок мощным локтем. На землю упасть не успеваю: толстая дама хватает меня за рукав и без усилий возвращает в «сидячее» положение.

– Извини! – голосом очень громким и сочным сказала она. – Не думала, что ты такая нежная, как одуванчик!

Я рассмеялась. От неожиданной выходки толстушки мою тоску как ветром сдуло.

– Тебя, кажись, Машкой звать. Как меня, – бесцеремонно продолжает она. – А что я тебя никогда не вижу с мужиком? Или у тебя его нет?

Бывало так: любопытная соседка, желая выудить из меня какую-нибудь информацию сугубо личного свойства, начинала свой разговор издалека, осторожно и дипломатично подбираясь к тому, что ее интересовало. Не желая быть ни откровенной, ни грубой, я с теми же деликатными ужимками плела в ответ какую-нибудь ахинею. А тут прямой, беспардонный вопрос расположил меня к незнакомке. Я рассказала о себе всё. Машка, тезка моя, не преминула ответить той же откровенностью. Оказалось, она тоже разведенка . Муж ее бросил, когда их первая и единственная дочь только стала на ножки. Кроха выросла и сейчас работает в нашем посольстве за границей…

С этого разговора и началась наша дружба. Богатырского роста, подружка весит почти 130 килограммов. Я, среднего роста и стройная, смотрюсь рядом с ней, как щенок рядом с взрослой собакой.

Контраст Машку забавляет, и она частенько говорит:

– Мой карман и тот велик для тебя!

У каждой из нас есть, минимум, одна вредная привычка. Подружка нецензурно выражается, проще говоря, матерится, когда ей вздумается, не считаясь с приличиями и обстоятельствами. Ее сильный голос в минуты душевного волнения приобретает мощь сирены воздушной тревоги. Как-то мы потеряли друг дружку в толчее рынка.

– Мария! Е-п-р-с-т! Где ты?! – раздался громоподобный призыв подружки, и всякое движение вокруг прекратилось, как в стоп-кадре.