Валерий Гуров: Эхо времени

В живой природе все, что связано с восстановлением, очищением всегда пропитано особым духом, особой аурой, охватывающей участников действа. И не только в мире людей. Кто не замечал, когда в потревоженном физическим воздействием муравейнике муравьи лихорадочно сумбурно мечутся. Но проходит короткое время, и вот уже в какой-то осмысленной, деловой суете исчезают все следы насилья. Среди людей также, все что связанно с погребением совершается в особой атмосфере чувств, которые овладевают каждым вольным или невольным участником сего действа. Нет лишних слов, выкриков, стонов и плача. Все проникнуто пониманием и целенаправленностью. Так что поле брани быстро освобождается от своей кровавой ноши.

Жрец появляется на берегу реки. Тела убитых уложены длинным рядом на песчаном берегу. Жрец отдает короткое распоряжение. Мужчины рассыпаются. Кто к ближайшим деревьям, кто к зарослям тростника. Из всего, что может плавать связывают в плоты и плотики. По мере готовности на них стаскивают тела и, зайдя как можно дальше в воду, сталкивают вниз по течению. Вот и последний, совсем наскоро связанный плотик, перегружен телами так, что с него свисают руки, ноги. Да и сам плотик полузатоплен, но держится на плаву. Его пытаются вытолкнуть на течение. Но он сопротивляется. Течение подхватывает один край, Плотик разворачивается вокруг оси. Течение выталкивает его со своей стремнины. Плотик неожиданно начинает медленно плыть вдоль реки обратно, словно не желая расставаться с провожающими. Неожиданно с близкого берега из прибрежных тростников показалась черная точка – голова змеи. Она ритмично моталась из стороны в сторону, в такт извивающемуся телу. Змея плыла быстро и вскоре достигла плотика. Скользнув вдоль свисающей руки, быстро скрылась в груде тел. В тот же миг плотик вновь зацепился за струю течения, его стало разворачивать к середине реки и он, набирая скорость, поплыл вслед за удаляющимся и скрывающимся за изгибом реки скорбным караваном. Над удаляющейся процессией появились парящие в вышине большие птицы. Привлеченные то ли духом, то ли видом лежащих тел, они до самого горизонта сопровождали плоты, никак не решаясь опуститься на распростертые на них тела, кругами сопровождая траурную процессию.

Жрец, за ним и все остальные отправились назад, на дальнюю окраину стана, где на песчаном взгорье уже была вырыта широкая яма. Вдоль нее завернутые кто в полотна материи, кто в шкуры, кто просто в циновки лежали тела павших. Возле них стояли и сидели женщины и редкие мужчины. Время от времени кто-то наклонялся и пытался поправить на покойнике саванн.

Жрец медленно, тяжело опираясь на посох, прошел вдоль ряда покойников и встал. От окружающей толпы отделилась и встала рядом с ним согбенная фигурка Матери. Взмахом руки Жрец повелел начать обряд погребения.

В яму спрыгнуло несколько мужчин, им сверху подавали тела, укутанные в шкуры-саванны. Они бережно их принимали и укладывали ровным рядом на дно ямы. Появились носильщики с тяжелыми корзинами песка и земли. Они подходили один за другим к краю могилы, и вывали свой груз прямо на тела лежащих. Постепенно тела стали скрываться в слоях песка и земли. Неожиданно сверху метнулась и спрыгнула в яму совсем юная девушка. Она с громким воплем стала разгребать и отбрасывать в сторону комья земли от головы юноши, полуоткрывшейся из-под саванна после падения очередной порции земли. Все произошло неожиданно. В следующее мгновение скорбную тишину обряда разорвали плачь и причитания женщин. В яму спрыгнуло несколько мужчин, они поправили край саванна и стали оттаскивать девушку. Та, рыдая, яростно отбивалась, пытаясь вернуться назад. С трудом мужчинам все-таки удалось вытащить ее из ямы и увести с церемонии. Обряд погребения продолжился. Только мелькание мужчин с корзинами ускорилось. Вскоре на месте ямы возвышался основательных размеров холмик.

День заканчивался. Солнце быстро опускалось к горизонту. Но было достаточно светло, когда Жрец знаком повелел начать обряд жертвоприношения. На вершину холмика принесли несколько овец. Быстрыми, уверенными движениями опрокинули их и перерезали горло. Хлынувшую кровь собирали в большие глиняные чаши. Жрец, с трудом поднявшийся на вершину, взял первую чашу, высоко поднял ее над головой. Тот же час одна из женщин, стоявших внизу, тихо, словно испуганно, высоким голосом затянула печальную то ли песню, то ли причитание. Тут же этот тихий заунывный голосок подхватили другие, и вот над полем в закате тающего дня полилась печальная мелодия десятка женских голосов. Под это заунывное пение Жрец медленно тонкими струйками поливал из чаши свежую землю холмика. Опустошив чашу, опираясь на плечо служки, стал медленно спускаться с холма. Сразу же на холм потянулись мужчины с пучками сухого тростника, сучьев, валежника. Над тушами поверженных овец вырос целый холм сушняка. Расталкивая толпу, появился мужчина с большим дымящимся горшком, из которого время от времени выбивались язычки пламени. Мужчина подсунул горшок под валежник и, наклонившись, стал раздувать. Язычки пламени вырвались из нутра и заплясали на валежнике, разгораясь все больше и больше. Мужчина отпрянул и скатился вниз с погребального холма. Свет от полыхающего костра, быстро заполнил все вокруг, оттесняя густеющую темноту наступающей ночи. Треск горящих сучьев вплетается в высокие печальные голоса поющих женщин.