Татьяна Подплетённая - Мегамагия. Ада. Шаг к Посвящению. Узнай всё, что посмеешь. Ощути Силу.

© Татьяна Подплетённая, 2016

© Татьяна Подплетённая, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Своего отца Ада никогда не любила. Потому что он тоже не любил ее. Не то чтобы он когда-то обижал или притеснял ее, нет, этого не было. Просто за все двадцать лет ее существования он, казалось, ни разу не обратил на нее внимания, не заговорил с ней, кроме как по мелочам. Правда, он и с ее матерью почти не разговаривал.

Отец у Ады вообще был странный. Высокий, худой, но, как говорят в народе, «жилистый» и сильный, он так сгибал плечи, что со спины выглядел стариком. Вообще, на вид ему можно было дать как сорок, так и шестьдесят лет. Ада не знала даже года его рождения, потому что никогда не видела паспорт отца, а его день рождения они никогда не отмечали.

Волосы у него были черные, косматые, с проседью. Глаза тоже такие черные, что в их пронзительной глубине и зрачков-то нельзя было различить. Лицо темное, пергаментное, исчерченное жесткими морщинами. Руки большие, грубые, с выпуклыми лиловыми венами.

Работал он тоже как-то странно: приходил и уходил всегда в одно и то же время, с точностью до минуты, и тут же шел в свою комнату, даже не поев. Мать потом относила ему ужин. Друзей у отца Ады не было, родственников и просто знакомых, казалось, тоже.

Еще он не курил и не выпивал и всегда молчал. Если ему случалось оказаться с женой и дочерью в одной комнате или на кухне, он обычно не говорил ни слова, только односложно отвечал на вопросы жены.

Вот за это вечное молчание Ада его просто ненавидела. Чужие сказали бы, что у них в доме нездоровая обстановка – постоянные тишина и безмолвие.

Отец никого не приводил домой, Ада тоже не осмеливалась. Конечно, в школе и в институте у нее были друзья, но она никогда не приглашала их в гости. На жизнь им троим, в принципе, хватало, но хвастаться было особенно нечем.

Хотя, наверное, Ада просто не хотела тревожить отца и его постоянное уединение – в глубине души она все-таки всегда боялась его, как боятся дети молчаливых и неприветливых людей. С годами она попыталась преодолеть этот страх, вытеснив его собственным безразличием к тому, что происходит у них дома.

Поведение матери тоже всегда казалось ей необъяснимым. Мать была тихой, неприметной, серенькой. Она тоже всегда молчала. Было видно, что она просто боится мужа и заранее во всем ему подчиняется.

Короче, атмосфера в их семье была, прямо говоря, гнетущей. А была ли сама семья? Ада неоднократно задавала себе этот вопрос и сама же с удивлением отвечала: «Да». Несмотря на то, что никто никому вроде бы и не был нужен (хотя с матерью у Ады были, в общем-то, неплохие отношения), все были подчинены одной воле, единому влиянию отца, и это их всех троих и объединяло.

Впрочем, они друг друга почти и не видели. Приходя с работы, отец сразу же проходил в свою маленькую комнату, в которой почти безвылазно сидел не только все вечера, но и выходные. Как ни странно, Ада почему-то ни разу в жизни не только не зашла туда, но даже и не заглянула, хотя вряд ли смогла бы и сама себе ответить, почему.

Мать была диспетчером и часто работала в ночную смену, поэтому и ее Ада видела урывками.

Повзрослев, она старалась как можно реже бывать дома. Учась в институте почти на другом конце города, она всегда находила себе массу полезных и интересных способов избежать домашнего времяпрепровождения.

Вот и теперь Ада собиралась на плановую вечеринку – день рождения подруги. Прибежав в эту последнюю перед сессией пятницу домой уже под вечер, она лихорадочно вывалила на диван гору тряпок, заранее мучаясь от того, что потом все это придется складывать и вешать на место. Матери не было уже несколько дней – отец неожиданно сделал ей подарок: купил недельную путевку в санаторий, и она беспрекословно собралась и поехала, правда, без особой радости.

Отец, по обыкновению, уже сидел в своей каморке, как про себя называла Ада его любимое место постоянного уединения. Привычную тишину изредка прерывал тяжелый кашель, значит, дверь в каморку почему-то была приоткрыта.

Ада была почти готова и теперь перед зеркалом в пятый раз наматывала и тут же снимала ядовито-зеленый шарфик, когда в коридоре послышались шаркающие шаги и вслед за ними раздался голос:

– Когда ты придешь?

Ада застыла на месте с дурацким шарфиком в руках. Это был первый вопрос, который задал ей отец в этой жизни. А теперь и сам он стоял в дверях, видимо, ожидая ответа.