Алексей Тагамлицкий - Улица Ленина. Повесть в 36 строфах

– А сами по себе мы не ценны?

– Очевидно.

– Просто мы уже б/у.

– Короче, если мы не будем работать, то нас посадят.

– Предлагаешь вернуться в Ленинград?

– Разве мы для этого проделали такой путь?

– А где мы?

– Да шут знает. Потом пойдём на станцию – посмотрим.

Пива бы сейчас.

Мы бродили, как бездомные улитки, ощущая тяжесть обстоятельств, но не имея возможности скрыться за ними.

Тотальная лужа.

Безысходное равнодушие.

Идёшь и думаешь: «Заболею или не заболею? Это даже любопытно». Играешь с самим собой. Делаешь ставку. И непременно проигрываешь. Ибо что? Не пытайся выиграть у природы. Бесполезно. По этой причине и происходят наводнения и землетрясения – человека становится слишком много: он пытается показать себя в качестве вершины эволюции, ну чуть что, сразу падает на глубину Мариинской впадины.

Бедная Марианская впадина. Она стала пристанищем для огромного количества хороших людей. А плохие… Плохие всегда на поверхности.

Серёга шмыгнул носом.

– А ты когда-нибудь был в пионерском лагере?

– Меня выгнали из пионеров. Мама старательно разучивала со мной по вечерам клятву пионера. Она хотела, чтобы я стал партийным функционером. Говорила мне: «Будешь сначала пионером, потом комсомольцем, потом вступишь в партию и, если будешь учиться, станешь таким же, как товарищ Хрущёв. Все тебя уважать будут». А я не хотел быть пионером. Я хотел быть простым ребёнком, без выполнения каких-то обязанностей. Да и галстук красный мне никогда не нравился. Но в ту пору я не хотел расстраивать маму, поэтому нехотя повторял за ней слова клятвы. Но нутро бунтарское взяло своё. Однажды на уроке мне задали вопрос про Ленина, на который я не мог ответить, потому что совершенно им не интересовался. Мне поставили двойку. А я от обиды на перемене побежал в коридор и вытолкнул небольшой такой бюстик Ленина в окно. Из пионеров меня выгнали тут же. Из школы, кстати, тоже. Мама долго ругалась, но больше ни к чему не принуждала. Как будто бы поняла, что это бесполезно. А ты к чему спрашиваешь?

– Просто я никогда не был. Я хотел. Очень хотел. Но каждое лето, когда другие ребята уезжали в лагерь, меня отвозили в деревню к бабушке. Она одинока. А я был для неё единственной отрадой. Сами родители ей времени практически не уделяли. Поэтому отправляли меня. А мне очень хотелось бы побывать.

– Летом там хорошо, должно быть.

– Море, свежий воздух, много общения.

– Произносишь и смакуешь?

– Есть такое.

– Бедный ребёнок.

– Митька.

– Есть такое имя в моём паспорте. Что такое?

– Поехали в «Артек».

– Зачем?

– Ну неужели тебе не хочется побывать в пионерском лагере?

– Я уже своих пионеров должен отправлять.

– Но раз у тебя их нет, то ты вполне можешь съездить сам.

– Будем девчонкам мазать лицо зубной пастой?

– Скорее, поварихам. Но я серьёзно говорю: поехали.

– Меня уже не возьмут в пионеры. Нет обратного пути.

– А мы вожатыми.

– Так себе затея.

– Тебе работа нужна?

– Нет.

– Тебе срок нужен?

– Убедил.

Мы сами не заметили, как вернулись к колонке. Рядом с ней лежало бревно. Не то чтобы очень старое, но уже не внушающее доверия. К тому же сырое. После дождя-то. Мы проигнорировали высокие шансы запачкать единственные штаны трухой или прочей неприятной дрянью. Сели.

– Почему именно туда?

– Ты хочешь на завод?

– Заводская романтика. Что может быть лучше? Зато какие книги могут быть написаны – «Любовь на трубопрокатном стане».

– Ерунда какая.

– Или «Бунт на проходной».

– Ещё больший бред.

– «Пьянящее слово прораба»…

– Ну, если бы в этой книжке прораб рассказывал рецепты самогона домашнего, я б купил.

– Ты понимаешь, какое слово тебе скажет прораб, если ты пьяным на работу придёшь?

– Не скажет.

– Почему?

– Он первый начал. И вообще, может, хватит пить?

– Зачем?

– Для разнообразия. И не ты ли говорил, что в жизни нужно попробовать всё?

– Я ли.

– Или?

– Нет, я.

– Вот поэтому мы едем в «Артек».

– Какой ты суровый.

– Как сибирская тайга.

– Нет, как капитан милиции Татаров.

Капитан милиции Татаров почесал нос.

«К пьянке», – подумал Татаров.

«К алкоголикам в обезьяннике», – подумал подполковник Лебёдкин и направил Татарова на объезд территории.

– А если они на меня надышат?

– По закону не запрещено. Пущай дышат.

На душе скребли кошки, а это значит, что пора их выпустить на улицу.