Юлия Вознесенская: Всех скорбящих Радость (сборник)

– Танюша, но ты же верующий человек, ты же должна понимать, что сын тебя покинул не навсегда, придет время – и вы с ним встретитесь! А сейчас ты можешь помочь твоему Владику молитвами, милостыней, – завела я по пятому кругу, когда мы наполнили водой и включили третий электрочайник.

– Это ты так говоришь!

– Не я, а Православная Церковь и Святое Писание.

– Ну да, я знаю, слыхала, читала… И батюшка в храме мне то же самое сказал, когда Владика отпевали… Но я все время думаю: а что если наша Церковь ошибается, и никому из умерших молитвы оставшихся на земле на самом деле не помогают?

– Слезы твои, думаешь, Владику очень помогают?

– Да нет, конечно. Только как же мне не плакать?

– Плакать о нем ты будешь всегда, и через двадцать лет вспомнишь и всплакнешь, но это нормально. Однако забиваться в угол и делать из этого плача образ жизни – это уж точно бесполезно для него! Вместо того, чтобы сидеть в темном углу и плакать, ты могла бы съездить в паломничество по монастырям, помолиться о сыне нашим святым, заказать везде поминания за Владика, раздавать за него милостыню… Ты разве уверена, что у него не было грехов? Он ведь не успел покаяться перед смертью…

– Да, он, слава Богу, умер во сне, скоропостижно… Я утром подошла его будить – а он холодный! Одно мне утешение – не мучился.

Насчет предпочтительности скоропостижной смерти без покаяния я с Татьяной была решительно не согласна, но спорить уж не стала.

– Ты вот о чем подумай, Танюшка: сыну твоему сейчас очень нужны твои молитвы, ведь он не успел перед смертью покаяться, получить отпущение грехов. Ведь Владик твой был не особенно церковным человеком, вроде тебя самой…

– Ну уж совсем нецерковными нас никак нельзя назвать! На Пасху мы вместе с сыном всегда в храм ходили и куличи святили. А на Крещенье я за святой водой обязательно хожу – вон она у меня до сих пор под иконой стоит…

– На книжной полке.

– Ну и что? У меня ж на этой полке не женские романы или детективы стоят, а полное собрание сочинений Льва Толстого! И разве по церковным правилам нельзя иконы и святую воду на книжных полках держать?

– Можно, отчего нельзя? Хотя лучше, конечно, было бы устроить молитвенный уголок – «красный угол», как говорили в старину… Вставала бы утром, зажигала лампадочку и начинала день с молитв Богу о своем сыне. Как бы ты этим Владика утешила, помогла ему!

– Ничего ему теперь не нужно, сыночку моему, и никакие молитвы ему не помогут!

– Как же ты ошибаешься, Танюша… Не молились бы мы, православные, постоянно, и в храме, и дома, за наших дорогих усопших, если бы не верили, что им помогают эти молитвы. Уж за две-то тысячи лет Православная Церковь успела выяснить, что православным полезно, а что нет! Нужны молитвы нашим умершим, очень нужны.

– А вот я в это не верю, не могу поверить! Пустая болтовня!

– А я – верю. И миллионы православных по всей земле верили и верят и ежедневно возносят молитвы Богу, чтобы Он отпустил грехи «всем прежде отшедшим в вере и надежде воскресения православным христианам».

– Да какие там у моего Владика были грехи! Он был умный и чистый мальчик.

– Он был очень хороший сын и умница, это так. Но уж поверь, все мы, кроме святых, предстаем перед Богом не в белоснежных ризах, а в рубище, и всем нам нужно прощение грехов. Вот во время Великого поста в храме поют: «Чертог Твой вижу, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь; просвети одеяние души моея и спаси мя…» Тебе понятны эти слова, Танюша?

– Честно говоря, не очень. Отдельные слова только – «чертог украшенный», «одеяние души»…

– Тогда послушай, как переложил эту молитву на стихи поэт Вяземский! – И я прочла ей:

Русскую классическую поэзию Татьяна любила, она слушала меня внимательно и задумчиво.

– Вот это понятно. Поэт хотел сказать, что перед Богом мы все грешные и духовно одеты не лучше нищих или бомжей.

– Именно!

– Значит, и мой Владик… тоже?

– Ну не благочестивей же он Петра Андреевича Вяземского!

– Да нет, он был обыкновенный современный молодой человек.

– А современные молодые люди отнюдь не безгрешные. Так что и у Владика «одеяние души» навряд ли было в полном порядке перед смертью.