Юлия Вознесенская: Всех скорбящих Радость (сборник)

– И как давно эта ваша душа у исповеди не была?

– Пятьдесят лет, батюшка!

– Ахти мне, иерею немощному! – ахнул батюшка. – Да, вот уж подарочек! Ну ведите, ведите свою заблудшую душеньку. И поскорей ведите, а то уведут лукавые в сторону. Вы-то уж знаете, как они действуют, когда кто-то в храм направляется.

– Бесовские шлагбаумы?

– Они самые.

– Так можно ее прямо завтра на всенощную привести, чтобы потом вы с нею побеседовали?

– Нужно! Ведите!

Но узнав, что «заблудшая душенька» – родная мать Лидии Николаевны, отец Василий беседу в субботу отменил.

– Едем прямо сейчас к вам домой! – заявил он и быстрым шагом направился к своей машине, старенькой, разбитой на псковских дорогах «Волге». Они поехали в Изборск, домой к Лидии Николаевне. Там он имел сначала долгую беседу с Ольгой Павловной, а потом исповедал ее. А после исповеди еще чайку с ними попил и о снах с ними поговорил.

– Про такие сны я часто слышу. Мы о них ничего не знаем: может, это собственные наши душа и совесть нам через сон подсказывают, как именно мы можем и должны нашим умершим послужить, а может, это Сам Господь Бог, по великому и неизъяснимому Своему милосердию, дает нашим дорогим отшедшим возможность во сне поведать нам о своей нужде. Святые отцы учат большой веры снам не давать, потому что сны и бесами насылаются. Но такой сон, следствием которого явится ваш собственный приход в храм и ваша усиленная молитва за усопшего супруга, – это уж точно не от бесов!

В эту ночь Ольге Павловне снова приснился муж. Он стоял все в той же заношенной морской форме, но уже не плакал и ни о чем не просил – только смотрел на Ольгу Павловну умоляющими глазами. На следующий день, в субботу, она на местном автобусе поехала с дочерью в Печоры на всенощную, а после службы еще раз исповедалась и потом дома слушала, как дочь читает долгие молитвы – «Последование ко святому причащению». Она так устала от новых впечатлений, что после молитв уснула сразу и очень крепко, и в эту ночь ей ничего не снилось.

В воскресенье она причастилась – впервые после пятидесятилетнего перерыва; на этой Литургии она впервые подала записку за упокой раба Божьего Николая. А в понедельник она на рассвете пришла в комнату Лидии Николаевны и разбудила ее.

– Доченька, проснись! Ты только послушай, что мне только что приснилось! Снова во сне я услышала звонок, открыла дверь и увидела твоего папу. Он стоял такой радостный, помолодевший, свежевыбритый, в новенькой форме и белоснежной рубашке. А в руке у него был маленький чемоданчик, с которым он обычно уходил в рейс. Помнишь?

– Помню, мама. Он еще после рейса в нем рубашки в прачечную относил.

– Вот-вот! И говорит он мне: «Спасибо тебе, Оленька! Теперь и я одет не хуже других и мне больше не стыдно. Вот еще бельишко осталось, ты уж постирай, ладно?» – и протягивает мне чемоданчик. А я его беру и тут же просыпаюсь. И у меня так легко-легко на сердце! Я никак больше не могла оставаться в кровати, ты уж прости, что я разбудила тебя!

– Ничего, ничего, мамочка! Правильно сделала, что меня разбудила. Ну вот, теперь ты веришь, что исполнила его просьбу, правда?

– Да, мне тоже так кажется! – сказала Ольга Павловна и… заплакала. Но это были уже слезы облегчения и радости.

С тех пор такие сны Ольге Павловне уже больше не снились.

«Страшнее моего горя и на свете не бывает!» – сказала по телефону моя подруга Татьяна, когда я позвонила ей в Вятку, узнав о ее несчастье. В общем-то я с нею была согласна: какое горе может сравниться с потерей единственного сына, двадцатитрехлетнего здорового молодого человека, только что закончившего институт, успешно начавшего самостоятельную жизнь и, между прочим, собиравшегося вот-вот жениться?.. И смерть какая-то странная, наводящая ужас и оторопь: он скончался во сне от остановки сердца, ничем перед этим не болея ни одной минуты, и причину смерти врачи установить так и не смогли. Потеря маленького ребенка – страшная беда и тяжелое переживание, но у молодой мамы есть хотя бы надежды родить другого, а вот у Татьяны, которой было уже далеко за сорок, такой надежды уже не было. Да и муж ее умер лет пятнадцать тому назад, тоже, кстати, от остановки сердца во сне, как и Владик. Больше она замуж не выходила и даже не пыталась, решив всю жизнь отдать единственному сыну…

Часами беседовали мы с Татьяной по телефону; чем я еще могла помочь ей, если между нами сутки езды на поезде? Так прошло полгода, и я видела, что горе ее остается таким же безысходным и даже не притупляется. Надо было изловчиться, выкроить время и просто поехать к ней и там на месте смотреть, что можно сделать. В общем, отправилась я в Вятку, по дороге в поезде размышляя, как же мне поддержать мою подругу, чем ее утешить, как помочь выползти из-под придавившей ее каменной беды? И как объяснить ей, маловерной, что в таком горе может помочь только одно – молитва Господу? Причем поможет это и ей, и ее сыну. Вот последнее объяснить оказалось труднее всего.