Нина Майорова: О Родине, времени и о себе… Воспоминания, рассказы, стихи

Когда началась война, мы с мамой, с братом и моими двоюродными сестрами – сиротами были в деревне у дедушки с бабушкой, в дальнем Подмосковье.

Мой папа, Николай Иванович Майоров, будучи военнослужащим, каким-то образом вырвался в деревню, чтобы отправить нас в эвакуацию. Он предложил и бабушке с дедушкой ехать с нами.

В то время большинство людей были верующими. Но наша бабушка была настолько набожной, что соседи считали ее святой. И вот, помолившись и загадав сон, она легла спать, а наутро говорит: «Никуда мы отсюда с дедом не поедем. Немца здесь не будет». И рассказала свой сон. Я его передам, как помню с рассказа мамы.

– Вот стою я на крыльце, – говорит бабушка, – а перед домом глубокая – преглубокая и длинная – предлинная яма, на другой стороне стоит немец, а я думаю: «Нет, голубчик, тебе через эту яму не перебраться…»

Брат же, которому в то время было шестнадцать лет, несколько по – другому рассказывал этот сон. Будто, на другой стороне этой ямы показалась сначала одна девочка (диво), а потом другая и обе исчезли. Это означало два дива, что немец пришел, но не дошел… И еще брат удивлялся, как неграмотная бабушка могла описать настоящий противотанковый ров.

Самое интересное, что ее предсказание сбылось. В округе – километрах в пяти – шести от нашей деревни были передовые отряды немцев – разведчиков, а к нам они не попали. Вот такие чудеса бывают в жизни.

Из деревни в Москву мы ехали на «Эмке» и видели кружащие над нами зловещие немецкие самолеты, слышали их ужасный вой. Жуткий страх от гула самолета преследовал нас и по окончании войны, когда летали только наши, краснозвездные самолеты. В Москве мы пробыли несколько дней. Помню темные бумажные шторы, сигнал тревоги из черной тарелки репродуктора. Мама бросалась одевать нас, троих малышей, а пока она нас одевала, давали отбой. После этого, мы, малышня, услышав тревогу, бросались под большой обеденный стол, там было спокойнее, и продолжали играть в куклы.

Из Москвы в Пензу мы ехали крытой грузовой машиной. На ночлег останавливались в селах, где сердобольные женщины поили нас чаем и угощали, чем Бог пошлет. При этом расспрашивали: «Неужели все это ваши дети?» Мама объясняла, что сын и дочь – ее, а вот две девочки – дети брата, сироты, поскольку их мать умерла в роддоме. Женщины ахали, вздыхали, может быть, задумывались и о судьбе своих мужей и сынов, ушедших на войну.

Однажды, одна старушка, услышав рассказ мамы о сиротах, сказала: «Вот попомни мои слова, все твои с войны вернутся, так как ты сирот в беде не оставила». Мама вздохнула: «Вряд ли это случится, такая война…» Однако, это предсказание сбылось.

В войне участвовали все мужчины нашей семьи: папа и оба брата. Старший брат, окончив десятилетку, поступил в военное артиллерийское училище, которое было переведено в Пензу, куда мы и ехали. Второй брат ушел на фронт добровольцем в семнадцать лет, окончив училище в Уфе. И все они вернулись с войны. Погиб только один мой двоюродный брат – Виктор Кулевский, совсем еще мальчик, папин племянник. В маминой семье все братья и сестры остались живы.

Когда в 1942 году немец был отброшен от Москвы, мы вернулись. И вновь, на лето были отправлены в деревню все трое: Таня, Галя и я. В деревне нас радовало все: пушистая черно-белая кошечка. «Ой, бабушка, какое красивое платьице надела кошка!»

«Как же, она вас ждала, вот и нарядилась…» «Ой, какие красивые маленькие ягнятки! Как их зовут?» – «А это Таня, Галя и Нина», – улыбалась бабушка.

Умная и красивая корова – почему-то Танька. С родителями в деревне жила их старшая дочь Анна. Она нам казалась строгой и сердитой. Может, потому, что у нее была неудачная жизнь, но об этом потом… А тут, не сговариваясь, мы стали звать корову Анькой. Когда мы шалили, чтобы нас остановить, бабушка тихо, но строго говорила: «Вот вас касатик заберет!» И мы затихали. Хотя, до сих пор так и не знаю, кто это такой. Тем более, что порой, лаская нас, она приговаривала: «Ах, вы мои касатики». Я не помню, чтобы бабушка, хоть раз, повысила на нас голос, а тем более накричала. Дед ворчал, а тетя Аня могла и наподдать…

Как-то, возле леса остановился цыганский обоз. Нас не отпускали от дома, поскольку, как сказала бабушка, «цыгане десант высадили».

Когда мы уже учились в школе, на лето мы вновь и вновь приезжали к бабушке и дедушке в деревню. Мы уже знали, что у Пушкина была старая няня, которая рассказывала ему интересные сказки. Поэтому, устав от беготни и уличных игр, чтения и посильной помощи старшим, мы хором просили бабушку рассказать сказку. На это она нам отвечала, что сказок не знает, а расскажет быль. И рассказывала нам, не знавшим Бога, как Христос по воде ходил, аки посуху, как он семью хлебами и рыбой накормил огромное количество народа. Мы воспринимали это все равно, как сказку. Моя неграмотная бабушка отличалась замечательной памятью. Как рассказал мне потом старший брат, в свое время в колхозе вели антирелигиозную пропаганду, и он очень удивлялся, почему это верующая бабушка так спешит на эти занятия. Оказалось, что председатель колхоза – грамотный Трофим Емельянов просто— напросто читал Библию, а потом говорил: «Все это, бабоньки, неправда, все это – вранье». А старушки оставались при своем мнении и только воскрешали в своей памяти страницы Библии.