Александр Кириллов: УГОЛовник, или Собака в грустном углу

– А почему ты не позвонил мне? Я как дура ждала твоего звонка.

– Какого звонка?

– Тогда, помнишь, ты обещал позвонить?

– Не помню.

– Видишь, а я помню… И как мы встретились в институте, и как смотрели друг на друга, стараясь угадать: поступил другой или нет, считать его однокурсником или тут же забыть… Неужели не помнишь?

– Это я помню, – подтвердил Димыч, который помнил всё, кроме своего обещания позвонить ей.

– Огурец, помнишь, который мы нашли в метро, идя из института, и там же съели его на счастье? Ты был худым, робким, но я всё равно в тебя влюбилась. Ты мне обещал на следующий день позвонить… Боже, как я ждала твоего звонка. Весь день не подпускала никого к телефону, чтобы ты случайно не наткнулся на «занято» и не раздумал звонить. До трёх ночи я все надеялась… А утром я уже тебя разлюбила, вот так. Потом…

– Мы уехали в колхоз, – подсказал Димыч, и заметил, как ее взгляд дрогнул.

Они замолчали.

– Да, Димыч, – наконец сказала она, вздохнув. – Хотя… многое из того, что помним, мы сами же и придумали. Вспоминаем чего-то, переживаем, мучаемся как дураки, а потом все оказывается… Да, да, всё наше распрекрасное прошлое – одна сплошная выдумка.

Димыч стоял спиной к перилам, прислонившись к столбу, поддерживавшему крышу террасы, и не сводил с неё глаз. А она, полусидя на перилах, поглаживала ладонью еще теплое дерево, глядя в сторону освещенного луной вокзала со старым тополем, на узловатых ветвях которого чернели брошенные птицами гнёзда.

– Ты, конечно, знаешь, что его судили?

– Как? – изумилась Лариса.

– Я узнал это случайно. Слышал в институте разговор, что Андрея судили… Я так же, как ты, удивился, стал расспрашивать и мне всё рассказали.

– А откуда они знают?

– Ты мне не веришь?

Он вспомнил душный, сырой воздух в пустом черном поле, жестком от колючей стерни, где горячо и удушающе-пахуче отдавала своё тепло вянущая трава. Вспомнил Андрея, затаившегося с Ларисой в стогу сена, где она корчилась в сладостных муках желания и страха, одолеваемая не столько его настойчивостью, сколько собственным любопытством; вспомнил своё отчаяние, желание напиться. Вспомнил поучительней рассказ Андрея, как он из-за водки потерял жену, которую любил без памяти, даже вскрыл себе вены – и с тех пор запретил себе брать в рот спиртное. Андрей говорил, а Лариса не сводила с него глаз, всем телом жалась к нему, с обожанием поглаживая его сильную загорелую руку…

Он помнил всё, ярко, подробно, хотя давно хотел бы это забыть.

Молча докурили они сигареты, выбросив их в черный провал хлюпавшей о дебаркадер воды. Лариса потерла озябшие плечи, её качнуло, и она испуганно вцепилась в Димыча.

– Надо идти спать.

– Никуда ты не пойдешь, – заволновался он, сознавая, что Лариса и в самом деле возьмет сейчас и уйдет. – Тебе надо прогуляться.

– Не надо.

Ветер усилился. Гроза надвигалась, заволакивая облачностью небо, и уже подбиралась к луне. Казалось, что с минуты на минуту хлынет дождь. Но впечатление это было обманчивым – гроза проходила стороной, только постанывали под ветром деревья, да сильнее, чем обычно, лихорадило речку.

– Ты мне, зачем про него рассказал?

– Просто так, к слову,

– А-а.

– Так… как же с грозой – будет она или нет? – спросил Димыч, обернувшись в сторону полыхавших зарниц.

– Я же сказала, что не будет, – успокоила Лариса. – А жаль.

– Почему жаль?

– Ах, – взмахнула она руками и заложила их за голову, – не почему!

Согнутые в локтях – они соблазнительно белели глянцевитой кожей, особенно нежные и пухлые.

– Пойдем гулять, – вялым чужим голосом предложил Димыч.

– А гроза?

И оба оглянулись. Из-за реки тянуло резким холодом. Деревья у речного вокзала протяжно шумели. Над головой было ясное светлое небо, устремленное ввысь к яркой чистоте луны, а внизу, под скрипевшей пристанью, темно дыбилась свинцовой рябью вода.

Он взял Ларису под руку, и они медленно двинулись по дороге от пристани к городу. Круто взбираясь на холм, дорога петляла между темными низенькими домиками, шла вдоль рва, заваленного старой утварью, горбилась и вытягивалась к главной площади, упираясь в реденький скверик с вытоптанной травой. Наэлектризованное небо, поглотившее луну и свинцовой тяжестью нависшее над городом, беспорядочно подергивалось лиловыми вспышками. Высоко под облака унеслась древней сторожевой башней каланча, опоясанная ребрами лестниц. Напротив неё ютился среди двухэтажных зданий укромный дворик. Отцветала клумба, источая приторный запах темно-махровых цветов. Вокруг клумбы в кустах затаились некрашеные скамейки.