Александр Владимиров - Товарищ курсант, я вас узнал! Рассказы

Прости, брат!

Неплохо изучив за два года Мишку, я хорошо знал, что самолюбие и главная болевая точка у него находятся в одном и том же месте.

Он поворачивается ко мне и каким-то чужим голосом произносит:

– Поклянись, что никому в училище об этом не расскажешь!

Я клянусь.

– Дай честное офицерское слово, – настаивает Мишка.

Даю.

– Дай честное партийное, – полушепотом, чуть слышно произносит мой приятель.

– Землю не надо есть? – пытаюсь отшутиться я.

Он бросает на меня такой недвусмысленный взгляд, что я тут же понимаю полную неуместность моей неуклюжей шутки и уступаю просьбе приятеля…

Мое обмундирование требует стирки, и это единогласно принимается в качестве причины того, что о походе на танцы сегодня не может быть и речи. На занятиях по философии мы уже проходили категории «повод» и «причина». И мы со знанием дела молчим вслух о том, что истинной причиной отказа от сегодняшнего похода в клуб является возможность встретиться там со свидетелями Мишкиного бенефиса на берегу Селенги…

Два года я был верен данному слову и хранил молчание, пока Мишка на каком-то застолье сам не рассказал о своем рыбацком трофее.

На втором году нашего пребывания в училище командирам пришла в голову гениальная мысль: все учебные группы должны передвигаться по территории училища под барабанный бой. Начался процесс всеобщей барабанизации курсантских подразделений.

Наиболее прогрессивная часть курсантов (то есть все!) считала, что барабан есть фактор несвободы; и от одной мысли, что нужно будет попадать именно левой ногой в сильную долю барабанного боя, приходила в состояние благородного негодования. Мы? Под барабан?! Никогда! «Идут бараны и бьют в барабаны» – это не про нас!

По училищу прокатилась волна порчи ударных инструментов и забастовок барабанщиков. Но проявления антибарабанного радикализма были достаточно быстро подавлены командирами: испорченное имущество восстанавливалось за счет выявленных (или назначенных) виновников, а подготовка новых барабанщиков взамен сидевших на гауптвахте шла достаточно быстро.

Как бы то ни было, вскоре впереди каждого курсантского подразделения шагал барабанщик и по мере своих музыкальных способностей задавал темп движения взводов и рот.

В нашей «певческой» роте на должность барабанщика не претендовал никто. По крайней мере, на общем собрании никто открыто не вызвался взвалить на себя эту ношу… Решением командира роты барабанщиками были назначены руководитель вокально-инструментального ансамбля курсант Трифонов и прибывший недавно в наше подразделение из Рязанского автомобильного училища курсант Стрелков.

Если Трифонов был назначен барабанщиком, дабы искупить все грехи участников ансамбля, которым он руководил, то Мишка Стрелков попал «под раздачу» случайно – хотя такая популярность ему, в силу врожденного честолюбия, видимо, нравилась.

Вскоре мы поняли, что «всеобщая барабанизация» оборачивалась еще одним неудобством: все перемещения учебных групп по территории училища становились (какой бы подобрать глагол?) … осязаемыми. Бум-бум – идет учебная группа.

Бум-бум-бум, «стучали» барабанщики, и вследствие этого становились еще и невольными… ну, что ли, информаторами руководства о приближении жаждущих минимальной публичности курсантских подразделений. Так заложники известности сполна платили за свою популярность.

Дорога от первого учебного корпуса до расположения роты занимала минут десять, и для сотни полных жизни молодых людей – а уж тем более после занятий в субботу! – казалась долгой, длинной и ужасно скучной. Поэтому наш барабанщик иногда позволял себе маленькие вольности: перебивки в стиле Ринго Старра, неуставные тремоло и прочие музыкальные штучки, глубоко чуждые социалистической музыкальной культуре, но здорово поднимающие наше настроение и престиж барабанщика.

И вот, когда на полпути к казарме под невоенные джазовые перебивки в исполнении Кости Трифонова рота невольно начала игриво подпрыгивать, из кустов внезапно раздался возмущенный голос нашего ротного, категорически предписывающего всей галопирующей сотне немедленно остановиться.

Фактор внезапности, часто играющий в военном искусстве решающую роль, был на стороне командира роты.

– Курсант Трифонов, – решительно произнес командир роты, – выйти из строя! Рота, смирно!

Сотня сочувствующих пар глаз смотрели на нашего товарища, стоящего перед строем. Взволнованный (как нам показалось) голос нашего командира изрек: