Наталья Рубанова: Короткометражные чувства (сборник)

Пригласить ее сразу к себе я посчитал полным свинством: раньше мы общались исключительно по работе – Женщина-Ребенок сидела в соседнем офисе и «общалась с клиентами» на, как она сама говорила, убогие темы , волшебным образом превращая их, впрочем, в менее скучные.

Мы пересекались периодически лишь «в интересах фирмы», и дальше этого не шло: к тому же я еще жил – если этоможно назвать жизнью – с Катериной. Но Женщина-Ребенок с грустными глазами будила во мне что-то, не поддающееся логике. Что-то необъяснимое.

Я знал: она живет одна. Иногда ее одиночество прорывалось. Но она не кокетничала и вообще достаточно хорошо скрывала свое ко мне отношение. Я удивлялся, почему у нее никого нет – обычно таких быстро «разбирают», как любят теперь говорить.

А потом уволилась. Оставив на память неизвестное направление ветра – книжку Павича. Мне понравилась история о Гере, а о Леандре – нет.

Собственно, я и не собирался ее искать! Мало ли… Но отсутствие – ощутил.

Мы много разговаривали – в основном о дисках и книгах: она слушала Маккартни и почитывала Фаулза с «первым» Мураками; это мне нравилось. Мне она сама, в общем-то, нравилась. Но не более того. Я и не думал, будто у нас может что-то получиться. Хотя…что значит «не думал»?

После ухода Катерины, запоя и идиотичных утренних пробежек я понял, что начинаю плесневеть. В самом прямом смысле: продукты в холодильнике – и те плесенью покрывались. «Пенницилировали», так скажем, и мозги.

В один из таких вот чудеснейших моментов я и затеял уборку. Ползая с тряпкой (даже швабра сломалась), я наткнулся на маленький сиреневый прямоугольник, подернутый паутиной. На пыльной визитке грустновато улыбался е-mail Женщины-Ребенка. В тот момент мне казалось, будто я потеряю ее окончательно, если не сделаю хоть что-нибудь сам . Не долго думая, я включил компьютер. А включив, написал хоть и банальное, но все же не дурацкое письмо. Ваше сообщение отправлено…

Я щелкнул ОК и закурил, хотя почти не курю: я не отдавал себе отчета в последствиях подобного эпистолярия и поэтому слегка дергался. Это на меня не похоже – по крайней мере Катерина всегда считала мое «эго» непрошибаемым.

Я смял сигарету и подошел к книжной полке – на ней стоял как томик рассказов «первого» Мураками, который я забыл вернуть Женщине-Ребенку, так и сборник Павича; еще один, старый, как мир, повод встретиться . Перелистывая страницы, я наткнулся на историю, которая почему-то особенно тронула Женщину-Ребенка – «Ледяной человек». Несмотря на одно «н» в прилагательном, человек этот оказывался, так скажем, ментально привязанным к исключённым из правил «оловянному» и «деревянному». Но не к «стеклянному» – у «стеклянного» был какой-то свой, совершенно особый, «бьющийся» менталитет: черт знает что, в общем…

«Ледяной человек» был заложен нашей с Катериной фотографией: я долго смотрел на эти лица . Они казались чужими – оловянно-деревянными исключениями из правил. Стекла в них не было.

Я захлопнул книжку и лег спать. А через день получил ответ от Женщины-Ребенка.

…Мы встретились в метро. Женщина-Ребенок пахла необычными, странными духами – а может, она пахла, как может пахнуть только женщина, желающая любви? Я даже ощутил какое-то полузабытое волнение. Трепет. Это не смешно.

Женщина-Ребенок без слов пошла за мной. На кухне мы пропустили по стаканчику. Потом она стала резать салат, а совсем потом – вдруг, безо всяких подъездов – густо поцеловала, но с какой-то горечью… и снова принялась за салат: без плавных переходов. Их в ней просто не было – плавных переходов.

Вскоре я снова ощутил губы Женщины-Ребенка: они сами нашли меня и долго не отпускали – впрочем, может, это длилось мгновенье? Я настолько не ожидал всего этого, что, наверное, стал похож на истукана. Истукана, у которого клокочет его, истука́нья, плоть. А у нее были очень вкусные губы, да. Но вскоре она отошла и принялась болтать, будто губ этих у нее вовсе и не существовало. Будто она другими губами начала говорить.

Вино заканчивалось; я открывал следующую бутылку. И еще. Глаза Женщины-Ребенка казались беззащитными и какими-то больными; впрочем, она никогда не была слабой – Женщина-Ребенок.

Утром, изучая ее тело, я попросил: «Не уходи». Она сначала сказала «Нет», потом – «Не знаю», Женщина-Ребенок. Вечером я повторил ей то же самое. Она кивнула; призналась, что – черт возьми! – да, влюбилась. Что это для нее достаточно странно. Так как, видите ли, она считала эту способность утраченной. Потому как земная любовь – и не любовь вовсе, а легко бьющееся стеклянное прилагательное с двумя «н»…