Array Сборник: Ялос-2016. Сборник Ялтинского международного литературно-музыкального фестиваля

Прекрасны были женщина и год,
А рухнули в разруху и разлуку.

Похожая на августовский мёд,
На яблоко, клонящееся в руку,
Была она. И было ей дано
Не делать ни движенья вполнакала:
Шла – как летела, и пила вино,
И плавала в грозу, и хохотала.
В ней жара было больше, чем в огне!

В ней каждый выдох рвался на свободу!
Она и видом удалась вполне —
В прекрасную славянскую породу.
Мужскому взгляду было не уйти:
Её задев, он плыл за нею, вторя
Свеченью линий бёдер и груди;
И меркло небо, и стихало море…

Она – и это чувствовал любой, —
Во всём держась своей манеры броской,
Входила даже в воду, как в любовь, —
С улыбкой и распущенной причёской.
Уплыв, ложилась на́ спину она,
В голубизне утрачивая тело,
И пепельных волос её волна
С морской волной сливалась и темнела.

Купалась в тонком. А могла – и без,
И шла из вод, самой себя не пряча.
Славянка, Афродита, чудный бес!
Но Бог – её ли, мой? – уже назначил
Судьбу, где в небе тает самолёт,
Где есть конверт с коротенькой запиской,
Мол, миновало…

Я в далёкий год
Знал женщину. Тогда казалось – близко.

Веря в то, что большое всегда отражается в малом
И что путь муравья так же важен, как трассы галактик,
Обманув тяготенье, вершим мы подкупольный слалом:
Ты – блестяще-прекрасна, а я – серебрист и галантен!

Там, внизу, всё не так – неотчётливо, зыбко и ложно,
То ли да, то ли нет, то как хочешь, а то непременно…
Наверху же, в юпитерах, кроме шарниров и лонжей,
Есть всего лишь два тела над черной воронкой арены.

А в начале – как Слово! – раскрутка до свиста и гула.
Воздух бьётся в ушах – и вселяется Бог в акробата.
Поворот – Атлантида… Ещё поворот – утонула…
Ну работай, партнёрша, чтоб Ною достичь Арарата!

Чтоб доплыл до америк сеньор Христофоро Коломбо!
Пируэт… А за ним – взлёт разгибом над озером Чудским!
И на спаренном сальто – в секунде от ядерной бомбы —
Мы поверим друг в друга с особенной силой и чувством.

И за восемь минут на мгновенья разбитой тревоги,
Когда воздух горяч и упруго податлив, как клейстер,
Так весь мир мы раскрутим, что взвизгнут железные блоки
И под купол, бледнея, посмотрит бывалый шталмейстер!

И очнувшись потом, после всех непадений и взлётов,
В центре вроде б знакомой, в огнях и опилках, арены,
Мы с тобою поймём, эти восемь минут отработав,
Что софиты нам светят уже в параллельной Вселенной.

И цветы, и поклон, и рука твоя, будто бы лебедь,
Обольстительным жестом взлетает в сиянье усталом!
Испытаньем своим нас трапеция заново лепит…
Потому что большое всегда отражается в малом.

На базаре сюжет загадочен —
Не фантазия и не сон! —
Человек во фраке и бабочке
И толпа с четырёх сторон,
И внимает она до одури,
Как в иной ипостаси души
Кларнетист Тель-Авивской Оперы
Музицирует за гроши…
Над толпой мотив извивается,
Завораживает, гнетёт…
Раз в неделю он отправляется

В Хайфу, в Тверию, в Акко, в Ашдод,
И с собою не фирменный возит он
Чёрный с золотом свой кларнет —
Костяную, колена козьего,
Дудку чуть не библейских лет.

Он обычаю свято следует,
Богу клятву дав потому,
Что от рук отцовых и дедовых
Эта дудка досталась ему.
И – как гены неандертальцев,
Что глубинно таятся в нас, —
Сами правят душой и пальцами
Острия музыкальных фраз.

Так пляши над торжищем мусорным,
Память-музыка, всё быстрей,
Ты, чей автор не Моцарт, не Мусоргский, —
Авраам, Давид, Моисей!
Ты полна пастушьего свиста,
Бурь и засух! Твой норов лют!

Плачут, слушая кларнетиста.
Плачут, слушают, подают…

Христос воскресе!.. Плакали и пели,
Убогим клали сласти и рубли,
Близ церкви умывались из купели,
Наполненной от матери-земли.

И крестным ходом, со свечой из воска,
Брели под колокольный перезвон,
В своих платочках, светлых и неброских,
Похожие на лики у икон.

Я их – кто постарей и кто моложе,
Счастливых и у горя на краю
Несуетно хранящих имя Божье —
Немало повидал за жизнь свою.