Юлия Ескина: Поздравляю: Вселенная по-прежнему расширяется! Сборник рассказов

Когда-то тут было шумно. Яркие майки, неутомимые детские голоса. Даже в тихий час было слышно их легкое теплое дыхание. Теперь тут развалины, и лес понемногу забирает их себе. Уже мох на крыше и трава, и сквозь окна видны сосны.

Лес уже поглотил их сонное дыхание, их сны, их загорелые поцарапанные икры и облупленные плечи. Ничего не осталось. Только смутное воспоминание тех, кто был когда-то этим белобрысым мальчишкой и той девочкой с косичкой.

Трава покрыла слоем времени площадку для игр перед корпусом. Так снег прячет под собой осень и промелькнувшее лето.

Прошлое надежно спрятано живым, спутанным, дышащим покровом настоящего. В лесу вообще нет прошлого. Лес существует только в настоящем времени. Он поглощает время. Он питается прошлым как опавшими иголками, листвой, стремительно исчезающими телами умерших животных. Лес не выносит прошлого и не хочет знать будущего. В будущем – только он сам. Везде и всегда.

Может быть, потому, что он сам – время?..

Лес, он – вообще.

В лесу как-то особенно остро чувствуешь свою частность, отдельность от него. Чувствуешь, как он пытается сделать тебя собой. Он растворяет тебя в себе. Потихоньку, незаметно. Растворяет в ладанном запахе сосновой смолы, ловит в паутинные нити, пришпиливает иглами комариных укусов, кружит голову медитативными поклонами верхушек сосен над головой. Он обступает вокруг шагами-стволами, сжимает в кольцо, расстреливает шишками. За деревьями не видно леса, смотришь вдаль, а там только коричнево-карамельные стволы сосен и обманчиво пушистые кроны. Где бор, где лес? Где целое? Где он прячется, за каким деревом, за какими травинками?

Сижу в бору на поваленном стволе сосны. Наконец тихо. Только дышит лес. Дышит. разговаривает, сбрасывает шишки и куски коры. Потрескивает, щелкает, коротко вскрикивает птичьими голосами.

Когда идешь по бору, под ногами хрустят ребра шишек. Вот он, орган пищеварения леса – под ногами. Упругая переплетенная спутанная масса из прошлогодней хвои и тонких, как детские волосики, травинок. Она все поглощает. Кажется, упавшего вчера – не найдешь. Лес уже переварил и присвоил.

Посидишь тут немного подольше, он переварит и растворит тебя тоже.

Как непривычно никуда не спешить. Время тут идет от сосны и до обеда.

Дождь из хвоинок по жестяной крыше веранды. Горячий сосновый воздух, почти как в сауне. Хорошо, что ветер. Движение воздуха отгоняет жар.

Нижние ветки у сосен сухие, почерневшие, как будто обгорелые. Как пустые высохшие старушечьи руки, которыми они всю жизнь цеплялись за все вокруг, чтобы выбраться, выцарапаться, выжить. И теперь они мертвы, а те, что сверху – молоды и зелены. Они свободны и видят солнце. И забыли о тех, что внизу.

Обрубок березы как ампутированная по локоть рука. Мертвая, безжизненная, пустая.

Сосны прицельно метают в меня шишками.

…

Природа по сущности своей – оккупант. И человек, как из нее вышедший – тоже. Только почему-то оккупация человека страшнее, бесперспективнее, безнадежнее, что ли.

Природе незнакома жалость. Потому что она – всё. Человек не всё, поэтому он научился (или был вынужден) ставить себя на место другого и сострадать ему. Зачем? Чтобы снова стать всем? Значит, сострадание, жалость, это тоска человека по природе, по всеобъемлющему качеству общности, вездесущности, всеобщности. Быть всегда и везде.

…

Место для медитации. Для ловли слов из воздуха. Раскидываю сети. Накидываю на острые сучья сосен, на иголки. Ловлю переливы теней, жужжание насекомых, блики солнца на полупрозрачных березовых листьях, движение, шепот листвы и хвои далеко вверху.

…

Я наступаю на ярко-зеленый мох, весь в хвое и спутанных волосах травы, и из-под моих подошв брызгают пауки, улетают мухи, суетливо петляют муравьи. Хрустят под ногами шишки, веточки, ломаются сухие старые иголки. Я нарушаю их покой, увы, я не умею летать.

А сосны стоят вокруг и ничего не ждут.

Середина лета. Ось года. Год уже повернулся и смотрит на свой финал. Вершина, с которой уже виден склон. Скоро – вниз, вниз, к самому подножью.

Упавшее дерево заселено муравьями. Рядом его пенек с лохматой на излом макушкой. Сосны напоминают мне о море. Солнце, уже почти закатное, пробирается между ними, падает пятнами на их стволы. Воздух горяч, словно нагретая солнцем вода.