чушъ - пронежность. гвоздем в либидо

© чушъ, 2016

ISBN 978-5-4474-2831-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

И Анька Трахтман умерла… сделала последний выдох и поняла: «Все! фенита ля комедия». И Анька засмеялась, потому что так делают все: рождаются – плачут, умирают – смеются. Потом Анька куда-то летела, зная главное правило всех мертвяков – не оглядываться, и какой-то расчудесный свет уже заполнял ее многогранную сущность, но противоречивая натура ее вдруг заартачилась, не желая себе царствия небесного, завыкобенилась, вожделея невозможного… и Анька оглянулась, и жизнь ее пронеслась, как хромая собака…

Потом Анька перевернулась на другой бок и поняла, что это никакой не сон, а именно они, воспоминания, и Анька заплакала, потому что все это неправильно, ты еще жить не начала, а тебя уже схоронили. И слезки так трогательно стекали по ее бледной мордашке, собаченция скулила рядом, и весь этот посмертный пафос овладевал Анькой самым непристойным образом, она млела, истекала пофигизмом и готова была вновь слиться в несусветной оргии с потусторонними сущностями, как лоно ее вдруг оскалилось, устрашая всякую непрошенную тварь, и Анька проснулась окончательно, отстранилась, отмахнулась, открестилась, и, всхлипнув, закусила губу до крови, решивши для себя, что ни за какие коврижки, ни за какие прянички, ни под конвоем, ни по приглашению, ни вдоль, ни поперек своей судьбинушки не вернется туда, откуда дала деру. И Анька презрительно улыбнулась, не разлепляя синюшных век и не догоняя еще какую перспективу себе уготовила, левой царапкой прохаживаясь по лобковой растительности, а правой выцепляя с прикроватной тумбочки полудохлую сигаретину. И Анька затянулась мертвящим дымом до самых своих печенок, и стало ей хорошо… как еретику после сожжения.

Потом Аньку замутило, сущность сплющило, и странные светящиеся точки, сокрытые до сего момента в окружающей действительности, стали остервенело кружиться в ее сознании, собираясь кластерами в до боли знакомую фигуру. Фигура эта улыбнулась и погладила Аньку по щеке – испугаться Анька не успела, потому что ее стошнило. День начался удачно! И к тому же Анька обнаружила на своей простыне кровь, при том что месячные закончились неделю назад.

И вот злая и униженная Анька точит своей костлявой задницей табурет, лопает свой некогда любимый бутерброд, пьет кофе, который и не бодрит вовсе, а глумится над поджелудочной, и слушает милую болтовню своей мамочки, которая делает вид, что нынешняя Анька ничем не отличается от всяких прочих. И, конечно, быть недовольной жизнью – это свойственно молодежи, на то она и молодежь, – разглагольствует мама, добродушно поглядывая на Аньку сквозь элегантные очки, – и все такое прочее. Анька согласно кивает и пытается осмыслить произошедшее.

– Отчего умерла бабушка? – перебивает она мамочку, претяжело вздохнувши, та осеклась на полуслове и взглянула на Аньку поверх очков.

– От старости, тебе этого достаточно?

– Недостаточно, – взвизгнула Анька, – почему ты скрываешь от меня?

Мама сняла очки и сосредоточенно протирает стекла салфеткой.

– И ничего я не скрываю от тебя, – наконец говорит мама и смотрит Аньке в переносицу, – в свое время ты все узнаешь.

– Узнаю, что? – Анька морщится и жмурится, стараясь стряхнуть этот взгляд.

– Все, Анька. – Мама многозначительно улыбнулась и торжественно водрузила очки на переносицу, – а что касается бабушки, она прожила достойную жизнь и умерла достойно, – и мама добродушно улыбнулась, привычно фокусируя взгляд где-то за Анькой и что-то такое говорит, чего Анька понять не в состоянии. Она пялится маме в рот, хлопает ресницами, но, хоть убейте, не может просечь эту тему. Аньку уже колбасит от своей тупости, она силится превозмочь себя, стараясь хотя бы догадаться о чем ее мамочка глаголет, но где-то с низа живота поднимается такая ржака, с которой Анька уже не в силах совладать. И Анька гогочет, запрокидывая подбородок и сиськи.

– Это так смешно? – недоумевает мама.

Анька отрицательно мотает башкой, ужимается, зажимает себе рот ладошкой и вдруг вспоминает анекдот, который никогда ей не нравился, да и не мог нравиться здоровой женщине, но именно сегодня он кажется таким добрым, таким жизнеутверждающим, что Анька, продолжая умиляться, потихоньку приходит в себя и сурово смотрит на мамочку.