чушъ - пронежность. гвоздем в либидо

И Анька завыла в голос, а мама как в детстве утешала ее и целовала. Потом Анька, убаюканная маминой любовью, словно мантру прокручивала в своей бесконечно уставшей голове ключевые фразы из этого анекдота: промежность – про нежность .

Никогда – даже в детстве Анька не боялась темноты. Она даже любила ее, конечно не так как шоколадное мороженное, а как своего первого котенка Мурзика, который всегда царапался, как ты с ним не заигрывай, и сейчас, спускаясь по темной лестнице, игнорируя нелепый лифтик, встроенный советской властью в жерло питерской дореволюционной семиэтажки на одной из линий васильевского острова, Анька чувствовала всем своим тельцем царапки неизвестности. Конечно, жить хочется, хочется даже буржуазного счастья: квартира-машина, все дела. А еще путешествовать хочется и где-нибудь подальше отсюда замутить романчик с каким-нибудь мачо и отдаться ему без зазрения совести, зная, что ты у него под номером сто. Да, испытать сто оргазмов, довести этого мачо до исступления, и когда он захочет ради тебя забыть всех женщин мира, бросить его. Потом объездить этот пресловутый мир, разочароваться, вернуться домой к мамочке и сдохнуть на своем треклятом диване под музыку Вивальди. И тогда не страшно, потому что жизнь удалась. А сейчас, когда от тебя зависит судьба человечества, до которого тебе нет никакого дела, ты спускаешься в этот мир чтобы придумать себе приемлемую в плане затрат смерть… Анька встала как вкопанная между этажами, учуяв в своем положении мегаподляну. «Потому что ты решаешь за всех: рожденных, не рождённых, – Анька топталась на месте и трусила, – и пусть никто не спрашивал тебя, а желаешь ли ты быть матерью сущего, – Анька смотрела в пустоту перед собой, за которой ее поджидала любовь, – но уж коли так карты легли, – или смерть, – не прячь свою девственность в чулан бесхарактерности, – или ничего»…

И Анька вышла на свет божий с мыслью, что отдастся со всеми потрохами не первому встречному конечно, но какой-нибудь неординарной личности приятной наружности, чтобы впоследствии ее дочь не попрекала оттопыренными ушами или горбатым носом. То, что такая личность найдется, Анька не сомневалась, она с детства знала за собой странную особенность: к ней буквально липли всякие неформалы, неадекваты и просто шибздики. Но в данный момент Аньку напрягала именно перспектива половой близости с таким контингентом: дружба, совместные проказы, даже мелкое хулиганство – да, это Анька запросто, а вот раздвинуть ноги… в принципе тоже не сложно, но вот захотят ли вышеназванные разделить, как говорится, с Анькой ложе? И, конечно, Анька в свое время насмотрелась порнушки и знает, как обольстить всякого мужика, но ведь в глаза смотреть придется, и они все поймут. Разве какой-нибудь здравомыслящий человек, не самоубийца, захочет войти в Аньку? И Анька, размышляя подобным образом, куда-то шла, и вскоре людской поток подхватил ее, закружил и понес в неизвестном направлении. Анька не сопротивлялась, потупив взор она плыла по воле коллективного бессознательного, как говорила Женька, и приплыла… в женскую консультацию. Анька долго топталась у регистратуры, надеясь, что сегодня не тот день, не тот участок, не тот врач, но приветливая девушка в белом халате, почему-то выделив Аньку из очереди, разбила ее надежды вдребезги, и понурая Анька в синих бахилах и с блатным номерком в руках вскоре шлепала по мрачным коридорам навстречу своей участи. Потом она долго объяснялась с пожилым гинекологом, но тот отказывался верить, что, во-первых, Анька – девственница, во-вторых, сама себе поставила диагноз, и вообще, девушка, если вам нужно освобождение от физкультуры, то лучше придумать что-нибудь попроще. И только когда Анька залезла на кресло и развела коленки, старый дядька убедился, что по первому пункту Анька не солгала, и он, нехорошо щурясь, приступил к исполнению своих служебных обязанностей: промял Анькин живот, затем смазав перчатку вазелином, засунул палец ей в задницу, и давай накручивать им во все стороны. Потом он замер, затем вздохнул жальче жалкого, отстранился и понуро стоит перед Анькой, указывая своим перстом в небеси. Анька, униженная и измученная докторскими манипуляциями, обоняя жуткую смесь антисептиков, вазелина и своего дерьма, слезала с кресла и плакала, не потому что себя жалко, а потому что все это в совокупности может произвести ужасное впечатление даже на видавшего виды гинеколога. Тот поспешно отвернулся, и чужим голосом повелел Аньке одеваться. Анька покорно оделась. Напоследок дядька надавал ей кучу бумажек, Анька безразлично сунула их в сумочку, и пошла прочь. Она чувствовала, что дядька хочет пожелать ей удачи, но какая удача может быть в ее положении? Разве что сдохнуть под наркозом.