чушъ - пронежность. гвоздем в либидо

– Ты меня спрашиваешь? – Жанна даже выронила из рук уголек, – По крайней мере они еще верят в хорошее, доброе, светлое.

Анька была бы рада согласиться с Жанной, если бы не чертова натура:

– И всякой неглупой бабе предстоит спустить их с небес на землю. А мне это надо? Нет, уж лучше строить отношения с мужиками, они-то знают, чего хотят, поставят тебя раком и отымеют по полной. И все довольны. А мальчики эти смотрят на тебя как на чудо природы и ждут соответствующих поступков. А я не чудо, я такое же чмо только с дыркой промеж ног… и ломать целки никому не собираюсь.

Жанна ошалело смотрит на Аньку:

– У мальчиков нет целки, – на полном серьезе говорит она.

– Целка есть у всех, и ты это знаешь, – зевает Анька.

Жанна, подумав, кивнула.

– Но мальчики должны стать мужчинами…

– Да ради бога, только при чем тут я? – перебила Анька, сжимая кулачки, – вот раньше был один на всю деревню каменный член, на которых сажали девственниц, так и с мальчиками, пусть их мужанием занимаются шлюхи, каменные или живые, мне без разницы.

– Ну да, – притворно вздохнула Жанна, – если ты не девственница, то непременно шлюха.

– Ну что ты, Жанна, – не менее притворно вздыхает Анька, – бывают еще бабы, бабищи, бабенки… лесбиянки, наконец.

– А Женщины? Их есть в твоей системе?

Анька строго посмотрела на Жанну:

– Теоретически они должны быть, ага, как недостающее звено в эволюции человека, но прямых доказательств нет.

– Ну это ни в какие ворота не лезет, – возмутилась Жанна. – Столько примеров знает история…

– Так ведь все дело в том, кто сломал тебе целку, Жанна. Если мужик, то хоть крылья себе приделай, но останешься бабой.

– А если мужчина?

– Ага, бесконечная регрессия, шняга из серии что раньше, курица или яйцо. Мужчину сделала Женщина, которую сделал Мужчина, которого… и так… до Адама с Евой… а там уже… зоофилия с инцестом.

Жанна вздохнула:

– Слишком сложно, Анна, не находишь? Правда всегда проста…

Анька пожимает плечами:

– Чья-нибудь, но не моя.

Жанна некоторое время молчит, а потом робко интересуется:

– А если мальчик… испортит девочку?

Анька отмахнулась:

– Да не заморачивайся, Жанна. Мальчики, девочки – это не про нас. Пусть мы с тобой бабы, но ого-го какие!

Жанна с каменным лицом ждет. С Анькиного лица сползает дурашливая улыбка.

– А если серьезно, Жанна… у тебя был секс с женщиной? – Жанна выкатила глаза и Анька засмеялась, – вот-вот, так и с мальчиком… кроме чудесной палочки у него еще что-то должно быть такое, чего в тебе нет по определению. И если ты скажешь, что это яйца, то рожай и оставайся навсегда бабой. И я придушу тебя, Жанна, если ты скажешь, что это мужество. У любой залетевшей малолетки мужества больше, чем у законченного героя. – Анька запнулась, испуганно посмотрела на Жанну и добавила не так уверенно, – И вообще, жизнь – дерьмо…

Жанна отвела взгляд и сделала вид, что поглощена подготовкой к работе: перебирает кисточки, смотрит то на холст, то поверх Аньки, и хмурится, затем хватает какую-то коробку с подоконника, подходит, чеканя шаг, к бледнеющей Аньке, и прикладывает к ее лицу разноцветные лоскутки. Анька часто-часто моргает и, уразумев, что все дело в цветовом решении Анькиной проблемы, вздыхает с облегчением и делает вид, что сама серость, все еще ожидая оплеухи, но Жанна уже накидывает на Аньку траурный палантин и сосредоточенно молчит.

– Ладно, Жанна, извини, – капитулирует Анька, – Чего еще наговорит беременная дура? А что касается твоего Майкла, может быть, он хороший, я не знаю. Мальчики – они другие. Вот мы, девочки, с самого рождения заточены под это, – Анька показывает на свой живот, – А мальчики, – Анька вздыхает, – иногда мне кажется, что мальчики – это самые лучшие девочки.

Жанна безучастно кивнула и вернулась к мольберту, смотрит на Аньку то с той, то с этой стороны, смешивая краски на разделочной доске – палитре.

…Анька сидела и курила, а ее одиночество корчило рожи, стоя за спиной художницы Жанны. Анька пускала дым колечками, готовая прыснуть со смеха, и не делала этого, чтобы не обидеть тщедушную особу с бейджиком «вдохновение», что появилась из ниоткуда и теперь распоряжается здесь, заставляя всех соответствовать ситуации. Анька заранее согласившись на все, лишь бы ее не донимали, отгородилась умным фасадом и пробралась в свой подвальчик, дабы отдаться фантазиям или размышлениям. И в темноте этой бесхитростно темной Анька была только собой и думала о своей жизни, перечеркнутой этим пресловутым синдромом, и прочих поспособствовавших ему. И пусть жизнь и Анька теперь по разные стороны, но смерть и человечество с той, где может появиться лишь одна из них…