– Дети мои, прежде чем проследовать дальше, мне необходимо кое-что вам сказать. Эта лестница ведет в подземный тоннель, по которому еще в ХVII веке, монахи, незаметно от врагов, могли перебраться на другой берег реки, но, к сожалению, в ХIХ веке тоннель завалило, поэтому возможность пройти по стопам наших предков была к сожалению утеряна, хотя, слава Богу, не все погибло. Вы, наверное удивлены дети мои, что до сей поры не разу не слышали об этом тоннеле? Да, это была тайна, о которой даже я не знал, как и не знал о лестнице, ведущей вниз, она была тщательно замурована. Хранил ее старый монах Феофан, и унес бы с собой в могилу, если бы не известие о реставрации монастыря. Так вот, узнав об этом, после службы (какого точно дня теперь и не припомню) подошел он ко мне, вид у него был очень обеспокоенный, и дождавшись, когда за последними прихожанами закрылась дверь, заговорил со мной:
– Сын мой, – голос его срывался.
– Никогда не заговаривал я о сокровище сокрытом от людских глаз во чреве дома божьего, на то была воля свыше. Но теперь, когда опасность так близка, я снимаю с себя обет молчания. Сокровище не должно покинуть место сие, иначе быть беде, – старец говорил долго и не связно, скрипучий голос его от волнения становился еще путаней. Я постарался кое-как успокоить его, а спустя примерно час уже имел полную информацию, которую намерен сообщить вам, – он торжественно обвел взглядом всех присутствующих.
– Наверное, у каждого из вас возник один и тот же вопрос. Почему я выбрал именно вас? Ответ будет простой, именно на вас указал монах, видимо на то были причины, к сожалению они мне не известны, я лишь повинуюсь его воле, – о. Серафим на минуту замолчал, поглаживая на груди золотое распятие.
Алиса смотрела на Антонину не отрывая глаз, а перед ее мысленным взором, один за другим, мелькали образы далеких событий ХVII века, виделся монастырь, окруженный войском врагов, грохот пушек, монахи в панике собирают скудные пожитки, и бегут по подземному тоннелю, самые же старые, оставшиеся в своих кельях, с молитвой на устах принимают мучительную смерть.
Антонина замолчала и, как будто опомнившись, посмотрела на часы. Стрелки показывали начало четвертого.
– Что-то мы засиделись, Василию через час вставать, а мы еще не ложились, пора, завтра будет время. Да, о нашем разговоре никому не слова, – на этом их разговор закончился. Затем женщина встала и направилась в комнату, где, заглушая ранних петухов, надрывно храпел Василий.
***
Этой ночью Алиса спала плохо, хотелось скорее узнать продолжение истории. Тревога, неотступно преследовавшая Антонину во время разговора, невольно передалась ей.
Утро выдалось пасмурным, мелкий дождь брызгал из нависших туч, но Харитона Гавриловича это не чуть не расстроило. Он что-то напевал себе под нос и подшучивал над заспанными лицами ребят.
– Вот, всегда так, подняли ни свет, ни заря, даже поспать не дали, – недовольно бубнил Денис натягивая носок.
– Нечего причитать, пустые ведра давно ждут на пороге, чай не в санаторий приехали, – строгим голосом произнес Харитон Гаврилович, весело подмигивая Алисе.
Антонина подоила корову, и теперь разливала молоко по кружкам, на столе уже ждал нехитрый завтрак, состоящий из зелени, свежих овощей и отварной картошки.
Монастырь, величественно возвышался над окружающей равниной: с пастбищами, заливными лугами, лесом и рекой. У подножия его разместилось старое кладбище, на котором давно не хоронили, и существовало оно, скорее как неотъемлемая часть ансамбля дожившего до наших дней, только благодаря сознательности местного населения, и небольшим суммам, выделяемым городскими властями на памятники архитектуры.
Антонина шла впереди по разбитой тракторами дороге, ноги её увязали в грязи. Мы старались не отставать.
Величие монастыря поразило Алису с первой минуты, ничего подобного она не видела, казалось, он сошел со страниц цветного издания, стерлись границы прошлого и настоящего. У девушки на минуту перехватило дыхание, но она во все глаза продолжала смотреть на этот немой свидетель ушедших событий. На ум пришло высказывание философа Гераклита:
«Время – это поток, в который нельзя войти дважды». Он не боялся видеть то, на что закрывают глаза другие, а именно, что время превращает все в иллюзию, что мы есть, и нас нет. Он знал, что все рушит и уносит время, он знал, что сам живет и умирает каждое мгновение, что он мертвец, вызванный из мрака, и обреченный уйти в тот же мрак. Время – это вращающиеся колесо, на котором написано: «Не было. Есть. Не будет». Здесь «да» наложено на «нет», и оба слова соединенные вместе, превращаются в какой-то неразгаданный иероглиф. Некий философ утверждал, что для него одинаковы и жизнь, и смерть. А когда его спросили, почему же тогда он живет, то он ответил «Именно поэтому».
Читать дальше