Наталия Дроздецкая - Тайна городского сумасшедшего

– Привет, как дела? – И совсем уже неожиданно для себя услышал:

– Да никак. Нет у меня никаких дел. А хочешь – приезжай. Приезжай прямо сейчас.

– А не боитесь, что по вашему же приглашению к вам приедет, например, маньяк-убийца?

– Давно ли ты в маньяки записался, Мурашкин? Я, правда, не видела тебя уже… Да, 22 года не видела я тебя. Но всё же, не думаю, чтобы ты сильно изменился. Хотя… Но приезжай в любом случае, буду ждать.

– Да я даже не знаю, с кем говорю, не то, чтобы мне было известно – куда ехать!

– Ты, правда, ничуть не изменился, такой же растяпа и авантюрист. Ну, записывай, раз уж ты совсем ничего не знаешь. Проспект Шарабарховича, Мушкетерский переулок, дом 4, квартира 15. Спросить Лейлу Браун.

***

В город приехал президент. Я так и не поняла, президент какой именно компании, но он всегда был как-то связан с благотворительностью. Даже, кажется, принимал участие своею благотворительностью в воздвижении памятника жертвам технического прогресса. Хотели одно время (после сорвавшегося в главном здании города лифта) установить такой памятник. Деньги начали собирать, конкурс проектов объявили, даже уже место для будущего монумента подыскали. Но как-то всё затихло потом, спустя некоторое время после шокирующего происшествия. Всё потому, я думаю, что родственники погибшего влиятельного чиновника сначала хотели остаться в городе, продолжать начатое им государственной важности дело, а потом что-то такое выяснилось, и дело, оказалось, продолжать невозможно. И они уехали, далеко и навсегда. Поэтому возводить такой странный памятник не было уже никакого смысла. Тем не менее, деньги-то президент благотворительного фонда выделил, и теперь, наверное, хотел узнать, куда они делись. Правда, целью своего визита он вслух обозначил совсем другую цель, но СМИшники понимали всегда немного больше, чем должны были понимать из предоставленных им пресс-релизов, поэтому в редакции сейчас не было почти никого. Сие обстоятельство было на руку Чарнакину. Воспитанный по правилам прежней ещё формации, он бы не решился в присутствии других сотрудников говорить со мной о чём-то ещё, кроме тех материалов, которые он принёс для публикации. А так мои знания о нём, точнее не о нём самом как таковом, а о его гигантской (безо всякого преувеличения и сарказма – гигантской) деятельности на ниве публицистической графомании, значительно пополнились. Он мне принёс как-то часть своих трудов, аккуратно и тщательно переплетённых в толстенные книги (две неподъёмные по обычным жизненным меркам сумки), и я попыталась кое-что прочесть, чтобы составить своё самостоятельное о нём суждение. Никакого суждения, однако, составить мне не удалось, потому что я была в предельной степени потрясена. Мне тогда было немного лет, и ни с чем подобным мне ещё не доводилось сталкиваться. Это была графомания в чистом её виде, о которой столько доводилось слышать из разных источников, даже казалось, что её не бывает на самом деле. Как не бывает в чистом виде героев из многочисленных народных анекдотов, а только отдалённо напоминающие их прототипы. Но когда он принёс, а я прочитала, то оказалось вдруг, что оригинал превзошёл все ожидания. Теперь, когда мы уже более получаса находились в режиме ожидания в одном кабинете (я ждала возвращения кого-нибудь из сотрудников, чтобы, наконец, уйти, а он ждал, видимо, редактора, чтобы решить вопрос с очередностью своих публикаций), мне ничего не оставалось, как только слушать своего собеседника. Он рассказал, что уже десять лет прошло, как он окончательно перебрался из деревни в город. Вообще он родился и вырос в деревне, с детства был приучен к сельскому труду, понимал село и умом, и сердцем, и даже кожей, всем своим существом он его понимал и любил вдохновенно. У него там дом был свой, родительский дом, доставшийся ему по наследству как единственному не уехавшему в юном возрасте из деревни сыну. Десять лет назад, в возрасте 53-х лет он впервые женился на горожанке и переехал на постоянное место жительства в её квартиру. Женщина была чуть постарше его самого, и последние несколько лет она сильно болеет. Операцию ей сделали сначала одну, потом другую, но что-то не очень ей помогло оперативное лечение. Он поэтому перечитал все травники, собрал из них лучшие рецепты, и теперь готовит ей лекарства сам. Иногда недостающие компоненты (редкие для наших мест травы) ему присылают из далёких мест его бывшие знакомые соотечественники, разъехавшиеся по городам и весям своей родины, а то и зарубежных стран. Я так поняла, что он её любит, сильно переживает из-за её болезни и всё делает, чтобы она выздоровела, наконец. Когда он достал из своего портфеля какую-то бумажку, подтверждающую его участие и занятое третье место в международном конкурсе публикаций по непонятной мне сельскохозяйственной теме про прямо пропорциональную зависимость удоев козьего молока от количества гипер активных вспышек на солнце, я подумала, что никакой он не чудак. Просто он очень искренне верит в пользу и необходимость того, чем он всю жизнь занимается и при этом тратит колоссальные усилия на то, чтобы убедить в этой пользе и необходимости весь мир. То есть передо мной сидит на редакционном стуле живой Дон Ки Хот, который должен был вымереть ещё до написания романа с одноимённым названием.