Владимир Данилушкин - Зубило №8. Записки чайника

Начинался вечер, светофоры включили на прерывистый режим. Он осмотрелся и вспомнил, что в глазу человека есть слепое пятно. Оглядывая дальние подходы к перекрестку, не забывай глянуть строго прямо перед собой. Возможно, там таится автомобиль, который ты обязан пропустить. И он вновь помянул высшую силу, отведшую несчастье. Выезжая со двора, попятился, а там молодая мама с коляской. Не сидится им! Небось, будущий лихач пустышкой чмокает.

На несколько мгновений Гнусин ощутил себя в зале шоферского суда перед экраном судебного телевизора. Поняли теперь, в чем дело? Громовой голос отдался эхом в голове. Это говорил прокурор, так похожий на автоинспектора Отверткина. В этот момент водитель-пешеход очнулся, качнулся на солено-горькой волне. Ему стало нестерпимо обидно, что попал в дорожное происшествие, но и приятно, светлый родничок бил в сердце. А то «с конфискацией». Конечно, если тебя зароют, то и автомобиля лишишься. Это же намек на летальный исход, такая формулировочка. Сколько ни вейся веревочка. Неужели это инспектор придумал такой пассаж? Нет же, не может быть. Не надо искать мужскую железную логику в хитросплетениях сна.

Стыдно признаться, но он испытывал гипнотическую тягу к созерцанию физических уродств. Тяжело констатировать сбегающий к переносице взгляд ребенка или родимое пятно в половину головы, но не смотреть на это неотрывно – еще тяжелее.

Накануне передавали по телевидению всякие тяжелые кадры. Взорвался припаркованный автомобиль, фрагменты тел лежат, но на зеленой изумрудной иноземной траве, на залитой солнечным светом лужайке. Другие экстремисты ведут боевые действия в горах, объектив передает приятную светлую дымку, там так хорошо дышится, совсем не так, как в Магадане, чей климат больше сопрягается с умиранием. Даже если это смерть пешехода. На сером, мрачном асфальте, в сером воздухе, где нависла над головой серо-зеленая полынь.

Как бы то ни было, Гнусин не давал теориям овладевать сознанием. Так было и в коммунистические времена, а в демократическую пору – тем более. За исключением одной теорийки, которая, кстати, всплыла в связи с произведенным хирургическим вмешательством в его организм, измененный столкновением с автомобилем. Ему дали анестезию, а это, кстати, не очень-то хорошо. Побочное действие имеется. Стоит раз-другой употребить, и ты пристрастился. И ты на игле. Ерунда? Конечно, дичь. Но Гнусину нравится забавлять себя всякой чепухой и примерять разные роли. Один профессор открыл, что зависимость от сладкого сравнима с тягой к алкоголю.

Как-то, еще в советское время, он купил полкилограмма черного перца-горошка. Часть подарил другу, но до сих пор тот не может небольшой семьей его съесть. Перец уже почти выдохся, к его природной горечи примешалась моральная горечь прошедших лет и горечь утрат. В том числе того друга, который так и не доел перец, ушел к верхним людям. Привкус земного праха и космической пыли. Гнусин кидал черные горошины в гороховый суп, с избытком, до изжоги. В капусте, посоленной женой на зиму, в мясном рагу перец, не видно ему конца. Говорят, пуд соли съесть. А пуд перца – жизни не хватит. Соль идет гораздо быстрее. Горчицу Гнусин готовит сам. Баночка в четверть литра уходит за месяц. Избыток горечи должен повлечь избыток мозговых витаминов счастья. Но как-то не получается. Народ все больше втягивается в опупение. Правда, у нас большинство живет подшофе, но это здоровее.

Подкорковые видения ударили Гнусина противоходом, как, бывает, настигает уходящая прибойная волна. Он воспринимал хирургический бред как откровения и считал необходимым все-все подробным образом растолковывать и сделать для себя выводы в реальной жизни: насчет того, как водить машину в туннеле, на скорости, близкой к скорости света, кого пропускать на повороте, хотя, кажется, поворотов не было и вообще, и в частности, надо вспомнить, но не очень-то вспоминается. В такой спокухе вдруг начинает колотить нервная дрожь. В ней некогда разбираться. Жизнь полна перца и горчицы, и еще недавно и он сам, и его машина не были на столь удаленном от первого месте. Да и неважно, как смотрится со стороны, сам по себе он был хорош. Счастливчик, а не постаревшая Золушка, как сегодня. Не требовался никакой допинг, чтобы перышком порхать по жизни.