Владимир Данилушкин - Зубило №8. Записки чайника

– Двери не будем закрывать. Давай, бди! – сказал он жене и принялся снимать лыжный костюм и надевать лыжи и понял, лыжный сезон кончился. Снег набух влагой, скольжения никакого. Раз так, давай не пойдем обычным маршрутом, а заберемся на вершину ближайшей сопки, которая слева. Там следы какие-то виднеются. Значит, есть проход. Предложение отца принято. При таком отвратительном скольжении, кстати, забираться легче. Поначалу ломились, как лоси, и никакой не лесенкой, а напрямую. Теплынь необыкновенная, да еще от физической нагрузки жар. На коже ощущается своеобразная шероховатость и задубленность. То есть, физически ощущаешь, как на кожу ложится загар.

Открылась речка. Птичьи трели. Лиственницы в зеленом мареве, готовые выстрелить нежными иголочками. Стланик начинает вставать, сбрасывая снег с лап. Мухи, комары летают в сумасшествии солнечного тепла, вызывая восторг. Гнусин готов отдать им несколько капель крови. Часа полтора поднимались по склону, чтобы добраться до самых снежных козырьков, от которых оторваны куски размером со слона. В прежние времена там загорала магаданская публика, в несколько этажей. Теперь мало кому есть дело до развлечений. Ни одного человека. Но следы лыж отчетливы, и кто-то пытался сбивать козырьки.

Еще Гнусин обратил внимание, что противоположная сопка идеально сопрягается с этой. Выемка одной с выпуклостью другой, как пунсон и матрица. Он не стал рассказывать о своем наблюдении сыну, а лишь жалел, что судьба не дала ему дара художника, чтобы показать Колыму во всей красе людям. Тем, кто здесь живет, и в особенности тем, кто вдали, поскольку не туда народ смотрит, и скоро опять Север может стать белым пятном. Хорошо бы талантливому живописцу родиться здесь, вырасти и поработать взахлеб, с тем ощущением счастья, которое они испытывают на лыжах.

И вдруг как ножом полоснуло: Гарик! Вчера погиб рослый, статный парень и очень талантливый художник. Его застрелили на улице, в центре города.

Гарик был голубым, и убил его любовник, из ревности. Так погиб Версаче. Как это бывает, умом понять можно, а входить в чужую шкуру он бы не хотел. Восприми это как данность. Мутная волна с самого донышка души поднимается и бьет в голову, заставляя роптать и рыдать, чувствуя себя причастным горю, сострадая и винясь одновременно, будто мог поставить под удар свои руки – бронежилетом.

Ровно год назад погиб другой парень, сын друга Гнусина, только что принятый на службу в силовое ведомство, на посту, от выстрела в сердце. Кто его? Обезумевший от горя отец считает, что виной любовница – жена старшего офицера, а убивали парня трое, потому что такая траектория. Остался конспект, парень учился и на дежурстве читал учебник. Не мог же он, оторвавшись от тетради, готовый к ней вернуться, беспричинно расстаться с жизнью? Кто его знает. Пистолет – тоже источник повышенной опасности, больше, чем автомобиль. Однако искушение поиграть с оружием велико, и опасность заиграться тоже.

Как же так, гибнут молодые? Разбиваются в вертких «японках», задыхаются от угарного газа в гаражах. Им бы жить, радовать родителей и страну. Что-то тут не так. Недодумали и недоучли.

– Ну что, попробуем спускаться? – спросил сын.

– Ты Гарика знал?

– Встречались раза два в какой-то компании. А что?

Несколько лет назад, когда переехали в центр, Гнусин нафантазировал себе, что умершие люди, каким-то боком знакомые, появляются у него в квартире. Это не вызывало у него страха. Кот начинал беспокоиться, нападал на кого-то, иногда метил территорию. То на книги брызнет, то на стену. Может быть, Гарик тоже приходил? Постоял, ушел. Все-таки центр города, все машины, все пешеходы проходят под его комнатой, в арку.

Спускались с вершины долго, вначале «галсами», а потом осмелели, напрямую. И так, и этак ноги сильно устают. Один раз Гнусин упал вперед, ссадил голени о снег, уронил очки, но не роптал, помня о парне, лежащем без дыхания на льду морга. Гнусин радовался теплу в теле, пришедшему взамен бесконечного озноба, который в последние годы одолевает его в холодное время года.

Не могли обойтись без небольшого костерка, имевшего чисто ритуальный смысл, сын сравнил его складывание с икебаной.

Когда возвращались к машине, вспомнили о своей женщине. Вот уж воистину: с глаз долой – из сердца вон. Как она там? Не сгорела ли на снегу? Правильно ли выбрала крем? Когда оставались последние десятки метров, сын оступился, ботинок выскочил, и дужка крепления пробила собой снег. Как ни искали, засовывая руку по локоть, не нашли. Ладно, летом поищем, – решил Гнусин. Он знал, о чем говорил, ведь нашел же запасной комплект ключей от «Зубила» на автостоянке, где их обронил сын. И опять ему вспомнился Гарик, большой и мертвый.