Мария Гарзийо - Кофе с круассаном

Весь день я страдаю. Страдать, между прочим, тоже надо уметь. Я умею. Сижу на диване растрепанная, в халате, хлебаю литрами противнейший на вкус травяной отвар, который действует скорее не как успокоительное, а как мочегонное и отказываюсь от еды. Если становится совсем не в моготу, я позволяю себе съесть что-нибудь, только обязательно невкусное. Недоваренные макароны, холодную кашу, черствый хлеб. Вкусная еда может доставить удовольствие и отвлечь от депрессии, а этого допускать нельзя. Я перечитываю в телефоне трогательные сообщения от Лорана, размазывая рукавом халата слезы по щекам, и представляю себе, что скажу, когда он, наконец, позвонит. Я буду кричать на него так, что у него полопаются барабанные перепонки, а под конец обвинительной тирады всплакну и велю никогда мне больше не звонить. Или же нет, я отвечу спокойным и безразличным тоном и заявлю, что он безответственный тип, и между нами все кончено. Или нет, я не буду кричать, не буду его ни в чем обвинять и угрожать разрывом отношений, я буду кроткой и понимающей. Пусть только он позвонит. Ну, пожалуйста! Но, похоже, ни Лорану, ни Господу Богу не слышны мои мольбы. Во всяком случае, ни один из них не реагирует.

К вечеру возвращается мама, и мне приходится вылезти из халата и привести себя в божеский вид. Она рассказывает, что какой-то бессовестный ученик украл кактус из кабинета директора. Я слушаю в пол-уха, ковыряя вилкой тушеное мясо.

– Что ты там ищешь? Все съедобное! – кипятится мама, заметив мои манипуляции.

– Что-то аппетита нет. Пойду, поделаю перевод.

– Ну, вот на тройку поела! Откуда взяться силам на работу. Посмотри на себя, зеленая вся!

Мама, учитель со стажем, всегда оценивает мою еду по пятибалльной шкале. В детстве меня это мотивировало, и я старалась есть на пятерку. Теперь мне все равно.

Я плетусь в свою комнату. Перевод по понятным причинам не спорится. Звонок телефона кажется таким громким и неожиданным, что я подскакиваю на стуле. «Private number» уведомляет меня телефонная служба. Я хватаю аппарат.

– Лоран, ты где?

Однако, в трубке слышится не знакомый мне голос, а какое-то плохоразличимое хриплое бормотание.

– Алло? Лоран, это ты?

– Это Марина?

– Да, это я. Кто говорит?

– Простите, очень плохая связь.

– Что?

От волнения я выкрикиваю невежливое QUOI вместо полагающегося COMMENT.

– Я говорю, плохая связь, – повышает голос мой неизвестный собеседник, – Я должен сообщить вам неприятную новость.

– Кто вы?

– Я… Лорана, – слышимость ужасная, я различаю одно слово из трех, – Он… в авиакатастрофе… Сидней. Его тело… в Париж… родные… трагедия… ваш номер…

– Алло! Алло! Я вас не слышу!

Я не хочу его слышать. Мне не хочется признать, что по тем обрывкам, которые все-таки уловило мое ухо все и так предельно ясно.

– Я говорю, Лоран погиб. Простите. Примите соболезнования.

– Когда? Где? Я хочу знать все! Кто вы ему? Как вы узнали обо мне?

– Я… телефон… его родные…

– QUOI?

Голос в трубке поглощает шипение и хрип, я уже не могу различить ни единого слова.

– Подождите! – кричу я в отчаянии, – Я хочу знать… Я хочу приехать на похороны.

Он уже не слышит меня. В трубке безразличные гудки. Мой первый порыв – перезвонить и выяснить все как следует. Но перезвонить куда? Номер не высветился. Я жду, что может быть неизвестный сам догадается это сделать. Но нет, незнакомому французу наплевать на незнакомую рижанку. Он выполнил свой долг, сообщил, и хватит, чего еще деньги на заграничные звонки тратить. Я зарываюсь лицом в подушку и рыдаю так громко и отчаянно, как будто кто-то умер. Почему как будто? Так и есть. В комнату врывается обеспокоенная мама.

– Что случилось?

Я не в силах ответить, язык не случается. Мне удается выдавить из себя только невразумительное бульканье.

– Тебя чем-то обидел этот француз? Он опять не приедет?

– Он ууууууууумер, – вою я и утыкаюсь обратно в подушку.

– Как? Когда? О, Господи.

Мама понимает, что я не в том состоянии, чтобы отвечать на вопросы. Она уходит на кухню и возвращается с пузырьком сердечных капель. Я послушно пью их из ложки.

– Вот ведь француз, и так от него мало пользы было, а теперь еще взял и умер, – ворчит мама, но я чувствую, что за этим показным цинизмом она пытается скрыть свое волнение.

Весь вечер мы сидим на кухне в обнимку и по очереди отпиваем из волшебного пузырька.

– Я обязательно должна поехать на похороны, – сонно бормочу я.

Мама безразлично кивает, на нее успокоительные капли тоже действуют как снотворное. Я представлю статью в желтой прессе «Невеста впервые увидела жениха на его похоронах. Такого вы еще не читали». Я еле доползаю до кровати и сразу же проваливаюсь в сон.