Катя Райт: Папа

– Пусть плачет, если хочется, – вполголоса отозвался Андрей, стоявший в проеме двери.

Тетя Настя зыркнула на него молча, а он только усмехнулся ей.

– Если хочешь, – снова заговорила она со мной, – поедем ко мне! А, Юр? Поехали? У меня вареники с вишней, как ты любишь. Что ты хотел взять?

– Ничего! – еще больше разрыдался я и все шмыгал, шмыгал без остановки.

А тетя Настя снова зыркнула на Андрея, как будто он специально соврал и вытащил нас сюда. Я поднял на него глаза. Он стоял и смотрел на меня молча, но по его взгляду мне стало ясно, что он понимает. Я думал, он, наверное, будет злиться за то, что я притащил его сюда просто так, без нужды, да еще заставил снова говорить с тетей Настей, но он как будто все знал заранее. Знал, что ничего мне не надо – просто как будто хотелось стать ближе к маме. Он не звал меня с собой. Только тетя Настя продолжала кудахтать:

– Ну, поедем ко мне, Юр? Поехали, а?

Я замотал головой, вытер слезы и сказал, что поеду лучше с Андреем. Когда мы выходили, он закрыл дверь сам и положил ключи в карман джинсов.

– Отдай! – потребовала тетя Настя.

– Нет! – отрезал он.

– Это не твоя квартира…

– Это Юркина квартира, – ответил он. – И пока он со мной, ключи будут у нас. А ты идешь домой пешком!

Мы быстро спустились по лестнице и уехали.

– Это из-за мамы, да? – робко начал я в машине.

– Что? – не понял Андрей.

– Тетя Настя так вас не любит, потому что вы бросили нас с мамой?

– Я бы никогда вас не бросил, – тяжело сглотнув, ответил Андрей, – Так все вышло, Юр… Прости меня.

Через пару дней Андрей подошел ко мне и спросил, хочу ли я вообще с ним жить. Он сказал, что если не хочу, то он не станет принуждать, и если мне лучше будет с тетей Настей, то он примет мое решение. В общем, мы тогда поговорили, и я сказал, что хочу остаться с ним. Я сам принял такое решение, он ведь все-таки был моим отцом. Но на самом деле, у него просто было гораздо лучше, чем у тети Насти, и чем у нас дома. У него была большая квартира с офигенным ремонтом и боксерской грушей, подвешенной к потолку в моей комнате. У него был футбольный мяч и свисток с символикой Барселоны, которые он привез прямо из Испании с какого-то матча. И еще Андрей часто заказывал пиццу или даже суши и возил меня в школу на машине.

– Квартира, в которой вы жили, по закону скоро будет твоя, – как-то начал Андрей недетские объяснения.

И тут я напрягся, подумал, вот сейчас окажется, что квартира ему наша нужна. Но он продолжил.

– Надо только все дела с наследством уладить, но я об этом позабочусь. Я знаю, ты, наверное, не очень понимаешь. Я предлагаю сдавать ту квартиру, пока ты у меня живешь, а деньги на твой счет перечислять будем. Когда тебе исполнится восемнадцать, сможешь их забрать и решить, что делать с квартирой.

– Вы правда мой папа? – со всхлипом спросил я.

Я вообще часто тогда спрашивал его об этом, как будто он мог случайно расколоться, проболтаться. Но он не врал. С каждым нашим днем, прожитым вместе, это становилось все очевиднее.

В мою школу ездить нам было очень далеко – аж в другой район города. Одного меня Андрей не отпускал категорически – возил и забирал всегда сам, и я начал подозревать, что его через какое-то время это стало напрягать. Не возить меня в школу, а то, что школа была далеко. Да и паршивая была школа – чего уж там. Грязная, ободранная. Но больше всего, думаю, Андрея напрягало вставать рано по утрам. Он этого не любил. Вообще, он был какой-то, то ли дизайнер, то ли рекламщик, то ли менеджер, – все время делал всякие крутые красивые штуки на компьютере. То принты для футболок, то вывески, то плакаты.

Квартира его была безупречна. Стены светлые с большим постерами ярких картин. Мебель очень простая, темная – полки и несколько шкафов. Везде очень чисто. Андрей не любил беспорядок – я это сразу понял. Пару раз очень вежливо он попросил меня не разбрасывать свои вещи – и мне понравилось. И у него везде были такие клевые подставки для стаканов и кружек, ну, чтобы не портить мебель. Вот прямо везде – чтобы желание поставить стакан на стол или стеллаж не застало врасплох. Еще у Андрея дома была посудомоечная машина, поэтому тарелки и кастрюли он никогда не мыл сам. Отличный выход, чтобы мужчинам не делать женскую работу – отметил я. Еще у него полно было всякой навороченной техники: крутая плита, холодильник синего цвета, стереосистема, белый компьютер с яблоком. Из-за всего этого я стал на него жутко злиться. При таких деньгах он, скотина, ни разу нам с мамой не помог! Даже подарок на день рождения мне не прислал – мама всегда в лепешку разбивалась, скапливала гроши, чтобы на праздник мне что-нибудь крутое купить, а этот… Он как чувствовал, когда на меня накатывать начинала эта неприязненная зависть. Тогда брал меня, и мы ехали в магазин, и накупали там мне всяких мелочей в комнату – каких я хочу. Но не этим отец покорил меня. И не тем даже, что купил мне две пары дорогущих бутсов и спортивные костюмы, от которых визжали все пацаны в футбольной команде. А тем, что с тех пор как забрал меня, не пропустил ни одной моей игры. Правда, даже отборочные и какие-то проходящие – он всегда приходил. Сидел на трибуне, болел, а потом поздравлял или поддерживал, обнимая и хлопая по плечу. Мама так и не видела, кажется, ни одного матча. Ей все время было некогда. И даже когда игры проходили в ее выходной, она чаще всего просто спала или занималась своими делами. Я всегда сам готовил себе завтраки. Супы мама варила заранее, и поэтому обед перед тренировкой у меня почти всегда был. Но по утрам мама выходила на завод гораздо раньше меня, и я лет с шести уже очень даже сносно умел пожарить глазунью или сделать омлет. Андрей, хоть и не любил просыпаться рано утром, завтраки мне всегда делал обалденные. То сэндвичи, то тосты, то хлопья с молоком, даже каши иногда варил. Долгое время я и не вспоминал о жареных яйцах.